- Такое катание, точно не часть его плана для мировых.
Я буду рада, если он не видит моих глаз. Я сильно сжимаю их, чтобы остановить слезы. Я считаю секунды до того момента, когда я смогу притвориться, что поворачиваюсь от него и засыпаю, молясь о наступлении утра.
50
Гейб
Утром, я вижу, как Мэд свешивает ноги с кровати. Уши напряженно вслушиваются в любые звуки из коридора. Пребывание в ее доме заставляет меня нервничать. Мои родители спят, как трупы как будто они никогда не восполнят часы сна, потерянные в медицинской школе.
Ее родители? Не так долго. И если они поймают меня здесь, я – труп. Даже если и Сенатора нет сейчас дома, он знает, где я живу. Я сохраняю голос тихим:
- Эй, иди сюда.
Мэд останавливается, но не поворачивается. Она сидит на краю кровати с опущенными вниз плечами.
Синяки могли быть и хуже, чем я предполагал. Я сажусь и быстро пододвигаюсь к ней. Подцепляю большим пальцем эластичный пояс ее фланелевых пижамных штанов.
– Позволь мне посмотреть.
Все еще сгорбившись, она скрещивает руки на груди и опускает подбородок вниз к коленям, когда я оттягиваю пояс, чтобы открыть уродливый желтый синяк, выглядывающий из-под края ее штанов. Я возвращаю пояс на место и оборачиваю руки вокруг нее подтягивая ее к себе под подбородок.
– Возьми сегодня защиту, хорошо?
Она кивает, ежась напротив меня. Я чувствую влажность на своей голой груди. Мэд наклоняется вперед из моих объятий и вытирает глаза тыльной стороной ладони. Я ненавижу видеть, когда ей вот так больно. Все же, это не моя Мэд, плачущая над синяками. Тут что-то еще не так.
Мэд идет к своему шкафу. Она натягивает тренировочную юбку поверх пижамных штанов, а потом вылезает из них. Она переодевает кофточку спиной ко мне. Дрожь. Дистанция. Это не синяки. Это вообще не фигурное катание. Это я. когда все это началось? Чертовы презервативы в машине. Не переиграть Д-карту. Твою ж мать!
Я пытаюсь подобрать правильные слова.
– Прости. Возможно, это не лучший план.
Мэд поворачивается и смотрит на меня. Она застегивает кофту до горла и опять отворачивается.
– Возможно, да,- говорит она стене. Она собирает свои школьные принадлежности и оставляет меня в своей комнате.
Я натягиваю свои штаны и следую за ней, наплевав на то, что я полураздет.
– Я люблю тебя, Мэд. Даже если бы мы не… Я бы ждал тебя.
Она останавливается и оглядывается на меня. А затем мягко говорит:
- Некоторых вещей не переиграть.
***
На катке перед утренней тренировкой, я сижу в кресле перед столом Игоря и качаю коленями то вверх, то вниз. Игорь поднимает свой нос над блокнотом. Я кладу руки на колени, чтобы остановиться.
- Да? Что?- он все еще держит свой карандаш.
Я делаю глубокий вздох.
– Что-то не так с Мэд.
Игорь кидает на меня КГБэшный равноценный «не-чертов-Шерлок взгляд».
– Это нужно.
Это нужно, что? Он не заканчивает и моему уму нужно несколько секунд, чтобы выяснить, что он имел в виду, что ему нужны двое. Это касается двоих. Это я знаю, но…
- Я не знаю, что делать.
- Ты не сделал ничего плохого.
- Я знаю это. Да.
- Потом исправишь.
Если бы Игорь был моей мамой, он бы сдул челку прямо сейчас. С тех пор, как у него нет челки, у него мех трепещется на шапке.
Я не знаю, как это исправить. Что еще хуже, я не уверен, что могу это исправить. Я тяжело моргаю и выхожу из офиса. Это все потому что я смотрю прямо, заставляя себя не заплакать, когда вижу найки Мэд исчезающие в конце коридора в холле.
51
Мэдди
Я бы ждал тебя, Мэд. С другой стороны, я практически поверила, пока не увидела Гейба у офиса Игоря, опять. И если подумать, я…
- Мэдди? Эй, Мэдди? Алло!- Ион мотает рукой у меня перед лицом. – Может, сделаешь перерыв для астрономии?
- Ион, прости.
Я смотрю на полную страницу крошечного шрифта инструкций для нашего эксперимента, а потом сдаюсь и смотрю на него.
Он протягивает мне два карандаша без ластиков.
– Заточи с обоих концов, пожалуйста.
Вот где проявляется мой уровень концентрации в последнее время.
Единственная часть проекта, которую можно мне доверить, это затачивание карандашей. Но когда я возвращаюсь за свой стол, Ион забирает у меня карандаши, протыкает ими картон, расположенный над стаканами с водой, и начинает присоединять их к батарее проводами и изолентой.
– Ты уверен, что все правильно?
Он поворачивает предмет, чтобы я могла видеть диаграмму сзади, и продолжает печатать.
Хах. Я обратно переворачиваю листок, заинтересованная теперь, о чем этот эксперимент. Электролиз? Расщепление молекул?
– Вот и все!
- Где?- спрашивает Ион. – Я еще не вижу пузырьков.
Меня не волнует где и как, предполагается, что появятся пузырьки. Я сделала более научное наблюдение. Я все еще могу контролировать ситуацию. Я не должна быть частью пары. После всех записей, которые я делала о «сверстниках-одиночниках»? Я уверена слишком поздно номинироваться на какое-либо большое соревнование в этом сезоне, как девушка сеньор. Но мировые уже пройдут через несколько недель. Я смогу сделать это через несколько недель. После всего этого, я уйду из парного катания.
***
Я надеваю защиту на дневную тренировку, просто чтобы защитить свои бока, но мне все равно. Я возвращаюсь. Дома помогаю маме быстро нарезать овощи для салата до того, как папа вернется с городского собрания. Я натираю свежую морковь в салатницу и решаю обсудить свою идею с мамой.
– Как думаешь, я могу стать одиночником?
Мама натирает резанный сельдерей вместе с моей морковью.
– Что?
- Одиночное катание. Думаешь, я могла бы соревноваться?
Она потирает подбородок большим пальцем.
– Мэдди, у тебя папин напор. Я думаю, ты можешь сделать это, как только решишь,- говорит она в итоге, возвращаясь к нарезанию на этот раз лука. – Но что тебя заставило спросить?
- Я подумала, может быть в следующем сезоне, знаешь, после мировых, я возможно, смогла бы кататься сама некоторое время.
Она медленнее нарезает, а потом совсем останавливается. Нож начинает дрожать в ее руках. Она откладывает его в сторону.
– Зачем ты хотела бы это сделать? У вас с Гейбом все хорошо. Мировые в этом году и может однажды, Олимпийские игры, как ты всегда мечтала. И ты всегда хотела кататься с Гейбом, с тех пор, как ты была маленькой девочкой.
Я пожимаю плечами, глаза все еще держу на ноже. Почему мама ведет себя со мной так странно?
– Некоторые вещи меняются.
Мама трет глаза и ругается.
Я вздрагиваю.
– Луковый сок, ауч.
Она подходит ко мне и сильно меня обнимает. Она держит меня в объятьях несколько минут.
– Боже, я хотела чтобы так было. Влюбленные…
Край моего лба становится влажным. Мама плачет? Я отстраняюсь от нее, и понимаю, что в ее слезах виноват не лук.
– Ты начинаешь пугать меня.
- Прости…
За что?
Мамин голос трясется.
– Мы должны были сказать тебе. Я знала, мы должны были сказать тебе. Мы должны были сказать тебе еще очень давно.
Я отхожу от нее. Честный Билл, ха. Скорее Бесчестный Отец.
– Скажи мне, что?
Она сморит в пол.
– Папа не хотел, чтобы ты стеснялась этого.
- Мам, из-за чего мне стесняться?
Ее глаза все еще на плитке. Вялым голосом она говорит:
- Ты не сможешь кататься сама.
- Что? Но ты сказала…
Она рывком поднимает голову и смотрит на меня. Две злые точки пылают на ее щеках.
– Мы не можем себе этого позволить.
- Это не будет дороже, чем сейчас.
У меня сжимается все в груди. Может быть она не верит по-настоящему…
- Ты сказала, я могу сделать это.