Когда я сказал маме, что хотел сделать, она заплакала. Впрочем, Сенатор следующий в моем списке. Теперь мне надо плакать. Я закаляю себя прежде, чем зайти в палату.
– Ты,- говорит он. Его блестящая голова, теперь без парика. Он смотрит через меня своими глазами.
Ага, кто-то проинструктировал его перед этим. Но я выполнил домашнее задание.
– Тэдди Рузвельт. Тот человек, которые не делает ошибок, вообще ничего не делает.
- Ты называешь мою дочь ошибкой?
Ладно, представление пройдет не так, как я представлял. Сенатор тянется к своей капельнице. Прежде чем он сможет выдернуть ее и задушить меня, я продолжаю:
- Нет, я влюблен в вашу дочь, сэр. Я имел в виду, что я не справился со всем этим, не совершая ошибок. И я буду ценить… если… вы дадите мне попробовать еще раз.
- И что ты намереваешься делать на этот раз?- он все еще держит капельницу, потихоньку скручивая ее.
Я не хочу ждать, какой маневр придумает морской котик. Я показываю ему свой план.
- Нет,- говорит он.
- Да.
Я многому научился у Мэд. А именно, как быть преданным. Как быть решительным. Я никогда не был таким действенным, как сейчас. Все те годы, которые Мэд не сдавалась, веря, что однажды я увижу, что всегда было прямо передо мной. Дерьмо случается, сказал Крис, но я не сдамся. Я никогда не сдамся, ради Мэд. Я задержу этот разговор настолько долго, насколько смогу. Я соберу всю директорию больницы у его кровати и начну читать это вслух.
Сенатор смотрит на меня.
– Ты собираешься все это прочитать?
Да.
– Я прочту каждую пьесу Шекспира, если будет нужно. Потому что, Сенатор Спаэр, у самого Шекспира не достаточно слов…
Он не улыбается, но и не хмурится.
– Ладно, Гейб. Я могу распознать лжеца, когда вижу его. Давай поговорим.
***
Когда я наконец-то добираюсь до палаты Мэд, она не одна. Игорь, миссис Расготра, мама, и миссис Спаэр – все столпились у ее кровати. Но иногда ты не можешь сделать крохотных шагов. Однажды тебе придется прыгнуть. Я делаю глубокий вздох. Кидаю свое сердце в левый угол, и прыгаю.
– Я люблю тебя, Мэделин Спаэр. Я безнадежно, бесконечно и с коньками над головой влюблен в тебя. И если бы я перестал быть таким придурком, и я говорю это, потому что должен был сделать это раньше, и ничего из этого возможно не произошло бы. Сможешь ты когда-нибудь простить меня? Можешь ты все еще любить меня?
Мэд смотрит прямо на меня.
– Я всегда любила тебя. В тот день, на дереве, я упала потому что тянулась к тебе. Я хотела, чтобы ты был рядом со мной.
- Я хочу быть, Мэд. Всегда.
- Прости, я сомневалась в тебе.
Сомневалась во мне?
– Что?
- Я думала, что ты претворяешься потому что тебе сказал Игорь.
Подождите-ка секундочку.
– И поэтому ты была расстроена? Я думала это из-за того…
- Нет. Точно нет,- Мэд вспыхивает. – Там мы хороши.
Да уж, этот разговор мог бы подождать. Секреты возможно и не такие большие, но такие вещи… это уж слишком много информации. Я беру кольцо на цепочке из коробочки и кладу его ей на ладошку.
– Забудь о том, что мы только американские влюбленные. Я хочу, чтобы весь мир знал об этом.
М эд поднимает цепочку и смотрит на кольцо. Она пытается встать, но падает обратно на подушки.
– О боже мой, Гейб, Гейб это… о боже мой это…
Это. Нам больше не шесть, но кольцо то же. Кольцо прапрабабушки Нильсен. Потому что я знаю, что такое любовь. Любовь это замысловатые филигранные полоски. Сложные, но красивые. Любовь никогда не сдавалась, ни в Великую Депрессию и мировые войны.
Мэд смотрит на маму.
– Да…
Я хмыкаю и Мама тоже.
– Да, я спросил ее. У меня уже было достаточно проблем с «признанием твоему папе».
Мэд вздрагивает.
– Как все прошло?
- Вы ведь не хотите детей, да?
Она улыбается.
– Можем удочерить.
Она тянется к моей руке и находит бандаж на моих костяшках. Она выпучивает глаза:
– Пожалуйста, скажи мне, что ты не боролся с моим отцом.
- Нет, это был Плексиглас[111], - я сжимаю ее руку. – Это долгая история.
Я беру цепочку у нее из рук и надеваю на шею.
– Твой отец мне не разрешает сделать это официально до выпуска, но это мое обещание. В приземлении и падении. Я люблю тебя, Мэд.
Она улыбается.
– Я тоже тебя люблю.
- Ох, и пока ты поправляешься. Мне нужно несколько дополнительных тренировок для тройного Акселя.
- О, правда?
Ее улыбка переходи в усмешку.
– В этот раз собираешься прыгать?
Я собираюсь прыгать. Она заставила хотеть меня быть храбрым.
Эпилог
Мэдди
Мама превзошла саму себя с платьем. Тонкое белое кружево над корсажем в форме сердца, и струящаяся шифоновая юбка. Нет, это не мое свадебное платье! Мы с Гейбом хотим поступить в колледже, пару туров, прежде чем мы навсегда свяжем наши шнурки вместе. И я улыбаюсь, когда он встает рядом со мной на льду В Шанхае. Он улыбается мне в ответ и сжимает руку. Его обещание, кольцо прапрабабушки Нильсен, висит на цепочке у меня на шее, чтобы весь мир видел.
Гейб
Игорь взбесился из-за замены музыки за месяц до мировых, но я больше не могу катать Ромео и Джульетту с Мэд. Я не собираюсь быть ее Ромео, и не позволю ей быть моей Джульеттой. У Шекспира нет таких слов, чтобы описать, что она значит для меня. Время, чтобы поставить нашу собственную историю.
Звуки пианино, сильные и надежные. Наша песня. «Canon in D». Мы танцуем на льду. Каждый край – глубокий. Каждый поворот – точный. Когда первые ноты скрипки взлетают над нами, я поднимаю Мэд в поддержку – свечку.
Мы переплываем каток комбинацией тройных тулупов. Закручиваемся в либелу. Скользим в последовательности спиралей, тело Мэд касается моего, только лишь меняя угол.
Музыка нарастает. Делаем подсечку. Отступаем назад, доходя оставшиеся шаги. Взлетаем в воздух. Один – два – три и еще одна дополнительная половина оборота. В этот раз у меня сгибается нога, но я борюсь с этим. Встаю. И я сделал то, что никогда не сделал бы без Мэд. Мы первая пара, которая сделала синхронные тройные Аксели.
Мэдди
Мы готовимся к четверке, Гейб решительно держит руки у меня на бедрах. На пике скорости, я отталкиваюсь ото льда, чувствуя освобождение, когда он запускает меня. Мои руки крепко сжаты на груди, локти опущены, лодыжки скрещены. Я вращаюсь в воздухе, белая юбка кружиться во вращении. Как только я приземляюсь, я знаю, что мы выиграли. Наша пара размывается в либеле, садится во вращении и наклоняется. Я выгибаюсь назад, конек подтянут к голове, я улыбаюсь, глядя на стропила арены. В поддержке лассо[112], я так высоко, что могу перелететь через них.
Гейб
Заканчиваем все тодесом. Мы заканчиваем, руки в замке, ноги вытянуты. Я делаю несколько дополнительных шагов к Мэд, мое лицо прямо перед ее едва веснушчатым лицом.
– Я люблю тебя!
Мои глаза впиваются в ее, и меня не волнует чья-либо реакция. Это время для нас с Мэд, для того, чего хотим мы.
Толпа монотонно ревет вне моей слышимости, все размывается перед глазами. Все что мне нужно прямо здесь, держит мою руку. И этого не было в хореографии. Когда я целую Мэд, это не что-то. Это все.
Рука в руке, мы направляемся в «целуемся и плачем». Сегодня мы будем целоваться. И возможно будем плакать. Тут будут сломаны все ветви. Непонимание и страшные приземления. Наши отношения подобны Акселям. У них есть прыжок к вере, у них есть падения и взлеты.
Но все это не про падения, это про то, что мы делаем после падения. Чтобы ни случилось, мы соберемся, отряхнемся, и поедем по кругу навстречу другим попыткам.
КОНЕЦ
111
Органимческое стеклом (оргстеклом), или полиметилметакрилат (ПММА) — синтетический полимер метилметакрилата, термопластичный прозрачный пластик.
112
Вид поддержки в фигурном катании, при котором партнер поднимает партнершу, держа ее за руки.