Один раз Стелла, тревожась за меня, зашла ко мне в комнату, но я очень деликатно спровадил ее спустя пару минут – пребывая под впечатлением сна, я был нервный, злой и не очень адекватный. Она прекрасно понимала, что моя грубость не имеет никакого отношения ни к ней, ни к неуместному недовольству – просто я был испуган больше, чем мог перенести в тот момент.
Лео забежал на полчаса (по-видимому, у него были другие планы) и занес от мадам Энн-Мари бутылку вина для матери Виктора, перевязанную алым бантом. Артистка смеялась и говорила, чтобы мадам Рот приходила к ней в гости, но Лео, вероятно, предполагая такую реакцию, уже имел ответ: его мама обязательно придет, но не сегодня.
Впрочем, я был рад, что ни футболиста, ни кого-то еще в нашем доме в Рождество не будет. Я заранее опасался визита друга их семьи – сэра Ли, о котором так воодушевленно порой рассказывал Виктор, – но судьба была ко мне милостива.
– Мама, ты будешь с нами играть? – вопрошал мальчишка, когда артистка приближалась от крыльца к нам, валяющимся в снегу уже около четверти часа, а то и больше. – Ты же помнишь, я в прошлом году тебя обыграл!
Стелла улыбалась, но сосредоточенное выражение на ее красивом лице никуда не исчезло.
– Как и в позапрошлом, и двумя годами ранее, – пояснила она, а потом, приблизившись, склонилась над сыном, продолжавшим лежать в сугробе. – Я же просила тебя подолгу не валяться – вы же можете простудиться!
И правда, потные и оживившиеся, мы не замечали коварства погодных условий – нам было нисколько не холодно, но я понимал – это ощущение обманчиво.
– Ну ма-ам, – заныл Виктор, протягивая руки к женщине, но в то же время уворачиваясь от попыток поднять его с земли. – Пока мне не надоело, я не хочу уходить.
Я уже встал на ноги, отряхивая снег с пальто, а мой компаньон по веселью продолжал капризно сопротивляться. В один момент резко потянув Стеллу на себя, он свалил ее на снег поверх своего тела, отчего женщина вскрикнула и тут же захохотала, удерживаемая цепкими руками хитрого упрямца.
– Ну что, доволен? – смеялась она, упираясь ладонями в землю по обе стороны его тушки. – А теперь можешь подняться.
Улыбка на лице мальчишки на секунду сменилась странным выражением, и зрачки, как и это часто бывало в последнее время, расширились. Он смотрел на мать не отрываясь, и длинные ресницы чуть дрожали от происходившей внутри него борьбы чувств.
Но Стелла уже ловко вскочила, не замечая его состояния, оставляя его лежать в одиночестве на снегу, по моему примеру отряхиваясь. С разочарованным вздохом Виктор повиновался ей, и теперь тоже приводил свою одежду в порядок.
Он, как я понял, еще не отошел от необъяснимого открытия (я истолковал его эмоции именно так), и был готов покорно согласиться уже на все что угодно.
Вечером был праздничный ужин и, как это принято, обмен подарками. Мы с сыном артистки исполнили одно из совместных сочинений, рдея от последовавших слов похвалы и проявления восхищения со стороны Стеллы, а потом она попросила нас немного подождать, потому что ей надо было сходить наверх.
Переглянувшись – мы догадались, что за подарками, – я и Виктор терпеливо дожидались возвращения женщины.
Когда она вошла, мы оба не сдержали возгласа изумления. Она несла в руках маленького, плюшевого и мохнатого щенка, сонно шевелящегося в ее ласковых объятиях.
– Мама! – выдохнул Виктор, от растерянности не имея более никаких слов в арсенале, отчего щенок, реагируя на его голос, повернулся по направлению звука.
Стелла медленно подошла к нам, демонстрируя зверя во всей красе, и его бурая мордочка расплылась в собачьей улыбке приотрытой пасти. Это был щенок немецкой овчарки – с мощными персиковыми лапами и неровно стоящими ушами.
– Мама! – еще раз восторженно выпалил мальчик, хлопая серыми глазами, не понимая, куда ему смотреть – на женщину или на собаку.
– С Рождеством, милый, – улыбнулась она ему, а потом повернулась ко мне, продолжая улыбаться так, что тепло разливалось от внутренностей к кончикам пальцев. – С Рождеством, Эрик.
Вот это подарок! Я радовался, как дитя, ласково тормоша щенка по плюшевому загривку, когда он уже оказался в руках у Виктора, и мы вдвоем, как новоиспеченные родители, кудахтали над ним, позабыв обо всем. Щенок же в своей наивной привязанности к любому, кто находится рядом, уже лизал нам пальцы и носы, неуклюже пытаясь выбраться на волю, и мы усадили его на пол, усевшись по обе стороны от главного героя сегодняшнего вечера.
Удивительно, что я ни разу не услышал щенка за эти дни – он непременно должен был находиться в доме хотя бы сегодня… у меня был исключительно чуткий слух, но даже из комнаты моей странной артистки не доносилось посторонних звуков.
– Как ты его назовешь? – спросил я, откидывая в сторону все невыясненные моменты – они были не важны.
– Рекс, – заявил мальчик. – Австрийский царь.
– Австрийский? – улыбнулся я. – Из-за вашей фамилии?
Из-за моей фамилии… я не вспоминал об этом – не было повода, однако, пусть и формальность, сей факт давал мне подтверждение настоящести моей близости к ним.
– Ага, – кивнул Виктор. – Тебе ведь тоже нравится его имя?
– Да, конечно.
По сути это не имело значения – я прекрасно понял, что раз инициатива с питомцем принадлежала ему, нарекать зверя следовало тоже Виктору, а я лишь скромно пользовался позволением нянчить его щенка. Я был несказанно рад и за мальчишку, и за себя, и даже понимал, что не жду персонального подарка – я об этом даже не думал, – и вдруг заметил, что Стеллы нет в гостиной.
Словно ответ на мой так и не заданный вопрос, раздались ее легкие шаги, приближающиеся к порогу большой комнаты.
Мы встретились взглядами. Она что-то держала за спиной.
– Мам, он такой забавный! – комментировал Виктор, хихикая от того, как щенок игриво кусал его за пальцы.
– О, я знаю, – мягко отозвалась женщина. – Надо его чуть позже покормить – ему тоже положен ужин.
Ее сын утвердительно мотал головой, увлеченно поддразнивая уже полностью проснувшегося и резвящегося питомца, а я не сводил глаз с артистки.
Она смотрела на меня, и в ожидании чего-то несомненно приятного, я встрепенулся.
– Эрик, – обратилась она ко мне, приблизившись еще на пару шагов, и я тут же поднялся на ноги, становясь вровень с ней.
Я, как мне показалось, еще вырос. Я был даже чуть выше нее. Иногда я чувствовал себя взрослым – настолько, что мог теперь наклоняться к ней (а не она ко мне) для трепетных, пусть и очень редких объятий, которыми мы могли обмениваться.
– Эрик, это тебе. С Рождеством, еще раз.
Массивным предметом за ее спиной оказался футляр скрипки. Я опешил, и слезы уже почему-то навернулись на глаза, хотя я даже не успел осознать, что произошло.
– Ого! – оживился Виктор, все еще сидя на полу и играя с щенком. – Это же…
– Теперь это скрипка Эрика, он непременно знает, как с ней обращаться, – улыбнулась женщина.
– Спасибо, – выдохнул я после паузы. – Спасибо.
А потом я бросился ей на шею, так еще и не успев перенять из ее ладоней футляр, и она, придерживая подарок одной рукой, зажатый между нашими телами, другой рукой гладила меня по волосам, лаская пальцами кожу на затылке. Я беззвучно плакал, и только когда мои слезы оказались на ее щеке, к которой я так истово прижимался подбородком, она чуть отстранилась, чтобы видеть мое лицо.
– Ну что ты… – утешала она меня, вытирая влагу с маски и губ. – Все хорошо…
По ее виду не было понятно, права она, или лишь успокаивает меня – она тоже была готова вот-вот расплакаться.
– Прости, я не хотела тебя расстраивать, – тихо произнесла она, касаясь прохладной ладонью уха и виска.