Дауд несколько раз провернул тонкие стержни в детском тельце, вызвав волну дрожи. Мальчик стоял перед своим хозяином весь сжавшись, неловко стиснув ножки, а руки то и дело дергались в бессознательной попытке прикрыть себя хоть немного от шарящего по нему взгляда.
Мужчина вновь развернул его спиной, опустив руки на напряженные ягодицы. Зажаться полностью мальчик не смог бы при всем желании: от пояса на талии тянулись цепочки, удерживающие внутри ануса, растягивающий его предмет. Твердая ладонь заставила парнишку опуститься на колени и нагнуться, упираясь ладонями в пол. Щечки полыхали маковым цветом, в глазенках стояли слезы, а хозяин безразлично продолжил, заставив ровные ножки раздвинуться.
Он стоял так уже не впервые, ведь проходил в поясе всю неделю, к тому же вынужденный каждый раз просить разрешения сходить по нужде, а потом терпеть более глубокое прочищение кишечника и введение стержня обратно. И от того было еще более нестерпимо стыдно.
И страшно: все эти дни он провел взаперти, никого не видя, кроме евнуха и не слыша ничего, кроме команд.
Когда мужчина разомкнул замочек и потянул из ануса твердый гладкий металлический стержень, у мальчика вырвался облегченный всхлип.
Рано! Ох, рано… Дауд проверил его, заставив маленькое тельце задрожать еще сильнее. Хорошо: один палец входил легко, обильно смазав отверстие, удалось вставить два, и мужчина провернул их несколько раз.
Мальчишка плакал уже не таясь, худенькие плечи вздрагивали, руки тряслись, бедра безуспешно пытались сжаться.
Три пальца — мальчик вскрикнул и подался вперед, чтобы уйти от резкого вторжения.
— Не надо! Не надо, больно…
А ведь ему придется принять в себя нечто значительно большее, хотя мужчина обладал сравнительно небольшим размером своего достоинства.
— Ты привыкнешь к боли, — спокойно сообщил хозяин. — Сейчас ты не испытаешь удовольствия, но став старше будешь сам просить о том, чтобы господин взял тебя.
Он поднялся, и мальчик немедленно сел подтянув ноги, не отрывая перепуганного и растерянного взгляда от мужчины, кажется не вполне понимая, что должно произойти. Ничего, поймет. И научится держать голову правильно и дожидаться приказа.
— Ляг, — короткая команда.
Мальчик не двинулся.
— Кто я? — голос становится более жестким.
— Го… господин… — запинаясь выдавил раб.
— Ляг!
Мальчишка послушно поднялся и свернулся в комочек на самом краешке ложа. Дауд без тени недовольства развернул его навзничь и широко раздвинул ноги, садясь между ними. Мальчик дернулся, и руки сжались на хрупких лодыжках сильнее, демонстрируя, кто в любом случае хозяин положения.
Слезы снова покатились по пылающим щекам. При виде напряженного готового ворваться в него члена, синие умоляющие глазищи распахнулись на пол лица.
— Не надо, пожалуйста… не надо, господин… сжальтесь.
Мальчишка извивался, отчаянно пытаясь отползти, вырваться из железного захвата, удерживающего его бедра раскрытыми. Дауд ждал: он не одобрял фиксацию на первом этапе, предпочитая, чтобы невольник убедился в безнадежности сопротивления без дополнительных приспособлений.
— Кто я? — повторил мужчина, когда мальчик затих.
— Господин, — прерывающийся шепот.
— Чей?
— Мм… мой…
Мальчишка дрожал все сильнее, кажется начиная понимать, что это не сон, спастись у него шансов нет, и с ним сейчас все равно сделают ЭТО.
— Правильно. Ты принадлежишь мне, и я распоряжаюсь тобой как того хочу, — Дауд не стал его разочаровывать: приставив головку разрывающегося от притока крови члена к узенькому входу в невинное юное тельце, начал медленно проталкивать себя вглубь.
Мальчик закричал, забился под ним, заметался, охваченный одним единственным желанием — вырваться, уйти оттого жуткого, что с ним делал хозяин. Тело выгнулось в тщетной попытке избежать уже случившегося — крупная головка была уже внутри него, безжалостно растягивая нежные ткани.
— Не надо, ну пожалуйста, не надо! Господин, смилуйтесь… не надо, умоляю вас! Я все, что угодно сделаю… пожалуйста!
Мальчишка рыдал и бился на постели, не чувствуя с какой силой его удерживают жестокие руки, не позволяя отстраниться даже на волос. А там в попке было что-то огромное, опаляющее все тело невыразимой болью…
Дауд терпеливо ждал снова, чтобы судорожно стискивающая его плоть привыкла, и немного расслабились мышцы, упорно пытавшиеся вытолкнуть чужеродное, и постепенно продвигаясь глубже. К тому времени, как член вошел в тело мальчишки полностью, маленький раб уже не плакал, только дрожал с головы до ног. Зареванное личико жалко кривилось.