Так обошлось дело с набегом на Тренель, о котором мама Тина, наверное, узнала от возчика.
Но вместо того чтобы почувствовать облегчение, я продолжаю трепетать.
Мне бы хотелось самому завести разговор о разбитой миске, но я никак не наберусь храбрости соврать, как мне советовала Тортилла.
Тут, вместо того чтобы расположиться снаружи и закурить трубку, мама Тина входит в хижину.
— И ты разбил миску! — кричит она.
Мой разум мутнеет от страха. Чтобы не потерять равновесия, я напрягаюсь так, что у меня трещат кости.
— А? — говорит мама Тина, подходя ко мне. — Поди-ка сюда, скажи мне, как ты умудрился разбить миску? — Она хватает меня за руку.
Я продолжаю молчать, глядя на осколки миски потухшим взором.
— Что ты делал?
Мне кажется, что это самый подходящий момент, чтобы соврать по совету Тортиллы, но у меня свело челюсти. Даже палкой из меня не выбьешь ни звука.
— Господи! — восклицает мама Тина. — Что здесь происходило? — И снова обращается ко мне: — Что с тобой случилось? Что ты искал?
Я молча стою посередине комнаты, куда она меня втащила, и, опустив голову, гляжу в землю.
— Э-бе! Э-бе! — охает мама Тина, качая головой при виде беспорядка в передней комнате…
— Э-бе! Э-бе! — раздается из внутренней комнаты. — Моя постель перерыта, как грядка иньяма. Можно подумать, что здесь было землетрясение!
Наконец выйдя из задней комнаты, она строго приказывает мне:
— Приготовься к покаянию!
Я машинально падаю на колени.
Мама Тина возвращается в спальню, продолжая бушевать:
— Зачем этому негоднику понадобилось копаться в моих вещах?
Рытвины пола больно впиваются в мои колени, но я так внимательно слежу за развитием гнева мамы Тины, с ужасом ожидая момента, когда она набросится на меня и начнет колотить первым попавшимся предметом, что почти ничего не чувствую и, несмотря на страх, который меня снедает, стоически продолжаю стоять на коленях посередине хижины.
Вдруг мама Тина замолкает, и, не видя и не слыша ее, я уже не знаю, чего от нее ждать.
Я впадаю в панику.
Это ужасное молчание усиливает мое смятение, мир меркнет вокруг меня. Я подозреваю, что мама Тина ищет веник или веревку, чтобы выпороть меня.
Мне хочется начать вопить заранее.
Из глубины спальни раздраженный голос спрашивает:
— А! Ты искал сахар? Вот что ты искал!
Не успел я заметить, что мама Тина вышла из спальни, как ее рука, жесткая, словно ком засохшей земли, уже бьет меня по лицу.
— Вот тебе за сахар!
Оглушенный, я опрокидываюсь на землю, а надо мной ее голос раздается как гром, и я готов безропотно принять новые удары.
— Встань на колени!
Я с трудом встаю на колени, взглянув украдкой на маму Тину, которая держит в руках коробку с сахаром и рассматривает ее.
— Маленький негодяй! — говорит она. — Перевернул вверх дном весь дом и не мог найти сахар, впопыхах он разбил миску… Вот оно что… Господи, неужели мне нельзя спокойно вернуться с работы в свою старую хижину?! О нет! Я больше не могу!
Тогда, в который раз, она решает отправить меня к Де́лии, моей матери.
Потому что, говорит она, боженька не допустит, чтобы моя мать «припеваючи» жила в городе, прислуживая беке, в то время как она сохнет на солнце, как табак, и не может даже спокойно отдохнуть, когда тело ее изнемогает от усталости.
И тут начинаются жалобы, которые я слышу каждый раз, как ее рассержу, каждый раз, когда она бывает огорчена или обижена.
Мама Тина говорит:
— Когда я была маленькая, я никому не доставляла хлопот. Никому. После смерти моей матери никто не хотел взять меня к себе, кроме дядюшки Жильбе́ра. А как он со мной обошелся, дядюшка Жильбер? Он послал меня работать в группу малолетних вместе с другими детьми — полоть молодой тростник, чтобы я приносила ему несколько су в субботу вечером. А тем временем он как хотел распоряжался участком земли, который моя мать получила от беке, сажал, собирал урожай, сдавал другим по полквадрата. А я гнула спину с утра до вечера. Ну, а твою мать я не отправила работать. Мне не удалось послать ее в школу, потому что в нашем городке тогда еще не было школы, но я заботилась о ней до двенадцати лет все равно как богачка. А потом я нашла ей место в городе у мадам Леонс. Она не пошла по плохой дороге. Она там научилась стирать, гладить, выжимать масло.
Э-бе! Мосье Леонс работал мастером на заводе, и когда патрон попросил найти ему молодую девушку в прислуги, он направил к нему твою мать, он прекрасно знал, что это девушка, способная служить у беке, и что патрон будет ему за нее благодарен.