Операция вооруженных солдат в горах. Группа мужчин с завязанными руками, в какой-то странной форме. Значит, это и есть бандиты, про которых отец говорит с такой враждебностью и презрением. А кто на этой фотографии? Те же люди. Только теперь они привязаны к столбам, а солдаты целятся в них из винтовок. Неужели их расстреляют?
Курт в страхе осмотрелся по сторонам.
В окно светило солнце, и всё здесь было знакомо и привычно.
Он уже хотел перевернуть страницу, но какая-то неодолимая сила заставила его вглядеться в лица привязанных к столбам людей.
Первый, совсем ещё мальчик, смело смотрит вперёд. Его сосед, мужчина постарше, загляделся куда-то вбок, может быть в сторону своего дома. Следующий открыл рот — кричит. Но кто рядом с ним?
Уж не тот ли пахарь?
Да, пахарь из его воспоминаний! Такой же высокий, сильный и гордый. С насмешливой улыбкой смотрит он на солдат. Не боится их. Никого не боится. Значит, он оставил плуг и ушёл в лес? Храбро сражался, пока его не взяли в плен. И теперь расстреляют вместе с товарищами.
Дрожащими руками перевернул он страницу, и тут же из груди его вырвался болезненный стон.
Юноша у первого столба уже на земле, широко открытые глаза его обращены к небу. У человека постарше только свесилась на грудь голова. Его сосед упал на колени. Но пахарь всё ещё стоит, гордо и насмешливо глядя перед собой.
И отец, сообразил вдруг Курт, всё это время стоял в сторонке, прислонив к щеке «лейку», и фотографировал! Как он только мог?
В ужасе перелистнул он страницу.
Какой-то высший чин прикрепляет отцу орден.
Разве отец не хвастался, как он взял в плен группу бандитов и как был представлен за это к награде? — вспомнил вдруг Курт. Значит, это были те самые бандиты? Но какие же они бандиты? Они просто боролись за свободу. Учительница Доротея однажды на уроке рассказывала, как гестаповцы и эсэсовцы мучили её брата, а потом расстреляли. Его убили за то, что он боролся против Гитлера, против нацистов, за свободу. Её тоже бросили в тюрьму и били. Сама учительница сказала, что нацисты были хуже зверей, все честные люди восстали против них. Значит, и югославские «бандиты» были честные люди, партизаны. Партизаны не были бандитами, они…
На следующей странице внимание его привлёк крестьянский дом посреди сада. Из окон вырывался огонь, а перед домом, окружённые солдатами, стояли две женщины. Молодая держала на руках ребёнка, крепко обвившего руками её шею, пожилая в отчаянии заламывала поднятые над головой руки.
«Не она ли помогала тогда пахарю? — мелькнуло в голове у Курта. — А вторая принесла кувшин с водой?» И дом он уже видел…
Вдруг он услышал душераздирающие вопли, крики. Мать и… бабушка метались по огромной и необычайно светлой комнате, а он бегал то за матерью, то за бабушкой. Наконец мать взяла его на руки, а бабушка всё кричала и отчаянно размахивала своими длинными сухими руками. В комнату вломились солдаты в зелёной форме и касках, с чёрными лицами. Они направили винтовки прямо на них.
И тут раздался оглушительный взрыв. Мать прижала его к себе и бросилась вон из комнаты. Новый взрыв. И ещё один. Когда он оглянулся на дом, из окон вырывался огонь.
Курт тряхнул головой. Как сейчас видел он перед собой эту картину.
Уж не мать ли это, это — бабушка, а это — он сам?
Он внимательно рассматривал обеих женщин на фотографии. Молодая и впрямь походила на мать, лица бабушки он не помнил, сам он был повернут лицом к дому.
Что же случилось потом?
Курт ещё глубже погрузился в воспоминания.
Он судорожно сжимал шею матери. Вот крепкие руки схватили его, оторвали от матери. Он кричал, но ничего не помогало. Озверевший солдат понёс его в сад, мать с бабушкой по-прежнему стояли у дома и со слезами протягивали к нему руки…
Курт быстро перевернул несколько страниц.
Наконец он нашёл то, что искал. Фотография была форматом с открытку и занимала отдельную страницу.
Немигающими глазами глядел Курт на себя самого.
Босой, в коротких штанишках и белой рубашке, он судорожно держался за стул и испуганно смотрел перед собой. Курт вынул фотографию, чтоб получше рассмотреть её. Вынимая, он заметил, что на обороте что-то написано. Он повернул фотографию и стал читать:
Вот мальчик, о котором я пишу тебе в письме. Он здоров и смышлен, как меня уверяют. Не хотела бы ты его взять? Я могу получить его, только б понравился тебе. Фрида, немедленно телеграфируй!
Фриц.
Фотография выпала из его дрожащих рук. Но он тут же поднял её и вновь перечёл фразы, написанные хорошо знакомым ему почерком.