— А потом что с ним было? — спросил мальчик.
— Как что было? — удивился старик. — Жил, жил да помер!
После обеда дед любил рассказывать назидательные истории. Его коньком были рассуждения о смерти.
— Вот ты как думаешь, можно смерть перехитрить или нельзя? — хитро сощурившись, спрашивал он внука.
— Можно, — уверенно говорил мальчишка. — Сейчас даже сердце пересаживают: плохое выкидывают, а хорошее вставляют, а если совсем почти помер, то замораживают, я по телевизору видел.
— Хорошо… — спокойно говорил дед. — А сколько раз замораживаться можно?
— Ну, раза два, три… — неуверенно определял мальчишка.
— Значит, так, один раз сердце переменил, другой — голову кому-то скинул и новую пришил, по третьему разу — опять заморозился, а получается одно: как веревочке ни виться — все равно конец будет, помрет! — торжественно утверждал дед. — Хочешь, притчу расскажу? Так вот, жил-был один страшно богатый жулик, состарился, можно сказать, в злодействах, денег миллионы, алмазов сотни, все у него было, только помереть боялся. Вот и решил смерть он перехитрить по-своему. Заказал огромный чугунный шар, сложил в него запас воздуха, жратву разную, вино в избытке, телевизор, в общем, всего навалом, залез и люк за собой задраил. Сидит месяц, сидит другой, воздух у него кончаться стал, он раз в дверь, а ключей-то нет! Забыл он дома ключи-то! Так и помер, не перехитрил смерть! Так-то вот! — И дед с вызовом огляделся вокруг, как бы выискивая видимую ему одному смерть и охорашиваясь перед ней, как перед старой знакомой. Откровенно говоря, старик чувствовал, что жить ему осталось не особенно долго, поэтому он спешил передать внуку свои мудрые мысли и научить мальчишку смыслу жизни.
— Вот что такое море? — начинал он издалека, — вода и вода, соленая, горькая, тьфу! — лицо его кривилось как бы от отвращения, — а я его люблю. И отец твой его любит, и все наши предки его любили. Поэтому главный смысл жизни — в любви! Это первое и самое главное… — Старик загибал коричневый, весь в морщинах и шрамах от давних порезов палец. — Теперь второе. Стометровую сеть плести скучно? Скучно! А надо или не надо? Надо, А как лучше плести — одному или всем вместе? Ясное дело — сообща веселее. Поэтому второе главное в жизни — это трудиться. — Старик загибал еще один палец. — Теперь видишь вон ту сосну? Самую высокую, у ней верхушка обломана, сто лет росла, вытянулась дальше других, а верхушку все равно обломало ей ветром. Поэтому третье главное в жизни — не высовывайся из народа — будь, внучек, не выше а не ниже его. Но! — тут старик важно поднимал палец, — кита добывают все вместе, а убивает его один гарпунер; корабль полон народу, а слушаются одного капитана — поэтому будь, внучек, ученым и умным. Это четвертое главное в жизни. — На руке оставался всего один незагнутый палец. Старик долго думал, наконец сказал:
— И еще самое главное — это чтобы у тебя были сыновья. Чтоб на этом вот камне тоже сидел когда-нибудь твой внук. Чтоб тут сидел! Нам чужих не надо, понял?
— Понял, — сказал мальчишка.
Дед сидел перед ним суровый и строгий, таким, пожалуй, мальчишка видел его впервые. За спиной старика, далеко в море, там, где оно сходилось с небом, внезапно и непостижимо стали появляться очертания невидимых раньше гор. Мальчишка моргнул, но мираж не растаял — контур дальней земли выявлялся все зримее, остров, как огромный корабль, медленно и осторожно подходил к берегу.
— Дедушка, — шепотом позвал мальчик. Он как бы боялся спугнуть эту неожиданно появившуюся землю. Старик повернулся лицом к морю и тихонько присвистнул:
— Вот не думал, что сегодня будут видны. Они редко когда видны, и то в сильное солнце, а с утра был туман, кто бы мог подумать…
— Что это, дедушка?
— Соловки, парень, наши острова Соловецкие! — гордо ответил старик. — Смотри, внучек, еще минута, другая — и они пропадут.
Мальчик, широко открыв глаза, смотрел на горы. Вдруг они превратились в голубую тень в море. Тень медленно растаяла под солнцем, и вновь море и небо слились.
— Ты у меня, видать, счастливый, внучек… Соловки-то отсюда в двадцати милях… Можно год сидеть и ничего не увидеть…
— Я хочу туда, — твердо сказал мальчик.
Глазомер
Самая первая учительница арифметики была у нас молоденькая Зоя Павловна. При ней мы учились вовсю. Она называла меня Дартаньянчиком, Тараса — Атосом, а Репу — Кибальчишем. Весь класс ее любил, не только мы. Но однажды Зоя Павловна сказала, что скоро уйдет от нас, потому что хочет стать мамой. Она очень не хотела уходить из школы, но ее муж электромонтер сказал ей, чтобы она сидела дома и нянчилась с ребенком. Зоя Павловна пыталась ему мягко возразить, но ее муж сказал: «Все! И никаких гвоздей!» И Зоя Павловна покорилась и ушла из школы. О сердитом муже Зои Павловны нам рассказали девчонки, которые услышали, как о нем рассказывали уборщицы, которые слышали, как о нем говорили в учительской, после того, как о муже рассказала сама Зоя Павловна.