Если уж рассказывать, то все по порядку и как было на самом деле…
Девять часов утра. Вахта не спеша сменяет вахту. Церемония предельно проста: водолаз Юра хмуро листает вахтенный журнал и, найдя наконец белую страницу, пишет: «На дежурство заступил… час, число, год…» После чего журнал передвигается к механику. Кончинский царапает: «Заступил» — и надвигает журнал на пухлую ручку Нины Ивановны. Врачиха кокетливо расписывается и, глядя на водолаза, передает журнал матросу Мише. Тот тоже пишет: «Заступил» — и прячет журнал в крашеную тумбочку с графином. Сменная вахта, что-то буркнув, уходит с дебаркадера.
Некоторое время все задумчиво оглядывают завешанные плакатами стены кают-компании, инструкции-памятки в рамочках, кумачовый лозунг «Боритесь за безопасность на водах!» и огромный, похожий на чучело марсианина, водолазный костюм. Затем все разбредаются по своим местам. Водолаз Юра садится на продавленный кожаный диван и, посапывая, разворачивает газеты. Нина Ивановна, вильнув бедрами, юркает в свой маленький, увешанный марлей кабинетик и высовывается из него уже в белоснежном халатике и белой докторской шапочке-колпачке. На ее высокой, несмотря на возраст, груди лежит черное ухо фонендоскопа.
— Как наше давленьице сегодня? — как можно более певуче спрашивает она водолаза Юру.
— Хреново! — хмуро отвечает Юра.
— Ничего, ничего! — весело вскрикивает Нина Ивановна. — Сейчас я сделаю маленький укольчик, и вы будете совсем голубчик! У одного полковника в Петрозаводске, где я работала в госпитале после войны, было ужасно высокое давление… Вы, Юра, просто не поверите, какое давление! Высокий был мужчина, представительный. Как крикнет, бывало: «Смир-нааа!» — весь госпиталь встает… Так вот он каждый день по ведру раков съедал да по ящику пива выпивал — и ничего! Я только ему укольчики делала, и он еще долго прожил — целых три года!
— Спасибо… — говорит Юра, но все-таки идет за занавеску. Весь он не помещается в кабинетике — наружу выглядывает и смотрит мимо нас бурая, с выпученными глазами голова с усами. Постепенно лицо Юры принимает глубоко трагическое выражение.
— К черту! — вырывается у него. — Пора на шлюз уходить! Вот комиссию пройду — и на шлюз… Там и платят больше, на шлюзе!
— Кончено-о-о… — доносится голос Нины Ивановны.
Застегивая брюки, водолаз выходит из кабинетика.
Мимо, скосившись на одно плечо, пробегает матрос Миша с ведром, в котором что-то вкусно дымится.
— Не жрал еще?
— Нового ничего не ел, прошлая вахта небось поленилась… Вот несу… Райка-повариха опять навалила — вы, говорит, водяные, лучше бы свинью держали…
— Я ей дам свинью! — грозит Юра. — Скажи, как ведро будешь относить, вечером загляну… Пусть пару пива оставит… и раков.
Матрос Миша убегает. За тонкой переборкой дебаркадера слышно радостное звяканье цепи, крики: «Осман! Ося! Ослик!», собачий визг и торопливое чавканье.
— Вам, Юрочка, нельзя пива… — высовывает из кабинетика кудрявую каштановую голову Нина Ивановна. — От пива и давленьице подскочит, и пучит… У меня муж никогда не пьет пива…
— Ну и пусть не пьет…
— И он меня всегда слушает…
— Ну и пусть слушает…
— И он меня очень любит. Вы просто, Юрочка, не поверите, как он меня любит… Целует все время…
— Ну и пусть любит — любит пусть! — взрывается Юра. — Небось на пенсию вышел, бугаина, на даче сидит, цветочки разводит — рубль штучка, пять рублей кучка… Чего ему не любить! Знаю я его! И пиво он пьет, и водку, и коньяк дует, и… — Юра загибает пальцы.
— А вот и неправда ваша, Юрочка, — спокойно говорит Нина Ивановна. — Он меня любит, я его в Румынии, под Измаилом, из боя раненого вытащила… Я его несла версты две под пулями… я…
— Хорошо, хорошо… Любит… Да и как вас не любить, Нина! — сдается Юра. Нина Ивановна улыбается.
Из люка вылезает костлявый механик Кончинский. Пасмурно оглядевшись вокруг, подходит к тумбочке, трясущимися руками достает ключ и, лязгая им о железную дверцу, открывает замок. Достает початую четвертинку, и, взболтав, припадает. Пьет водку, как живую воду. Занюхивает полой замасленного кителя и бодро говорит:
— Жизнь, она научит на собак тявкать! А ведь был я, Нинель, четвертаком! Четвертым помощником капитана на судне. В фуражке с крабом ходил, честь принимал! Все моря, океаны исплавал до самой каемочки… И нечего на меня смотреть такими глазами — теперь я механик, и это неплохо…
— Иди, дух, в преисподнюю… сгинь… — добродушно гудит Юра.
Кончинский отдает честь и исчезает.
— Какое у него лицо… нездоровое… — нерешительно произносит Нива Ивановна.