— Алибабаев — моя фамелия… Мустафа Ибрагимович… Командировке я… проездом… Понымаэшь, дорогой?
Баранчук внимательно осматривает документы и со словами: «Мы, гражданин, все всегда понимаем…» — складывает и кладет себе за пазуху.
Алибабаев хватается со стоном за голову.
— Клянусь, не я! Она, шайтан, сама кинула! Ох, Мустафа… Что будэт, что будэт…
Из толпы реплики:
— Все тебе будет, спекулянт! Развелось, понимаешь, как…
Баранчук строго обводит толпу глазами:
— А вот попрошу без этого… без… без… Тоже не ангелы! Кто видел происшествие, граждане? Папрашу свидетелей…
Толпа быстро редеет.
С реки доносится рев спасательного катера. Над бортом дебаркадера появляются головы Мишки и Кончинского. Мишка подмигивает Алибабаеву:
— Порядок! Выловили…
Алибабаев, забыв о милиционере, подбегает к борту, жадно хватает огромный портфель-«дипломат», прижимает к груди.
— Вах! Детьми клянусь… все ваше… Спасибо большой, товарищ!
Механик довольно потирает руки.
— Ну, кацо, видал? Как тигры боролись за сундучок твой… Медали нам не надо, а вот бутылка с тебя, факт! По закону гор, как говорится…
Алибабаев довольно смеется:
— О чем говоришь, дорогой!.. Все будет! Шашлык сочный дальневосточный кушал? Нэ кушал?! Не толпись, не толпись — всем хватит! Аллах вино пить запретил, а о водке ничего нэ говорил…
Смеющегося, явно ожившего и счастливого Алибабаева берет сзади за рукав Баранчук. О милиционере на радостях как-то все забыли, и он сердится.
— Гражданин Алибабаев! Прошу показать содержимое чемодана! Может, вы улики скрыть хотите?! Концы в воду?! Только учтите: это не обыск. На обыск санкция требуется…
Зеваки на набережной радостно затаили дыхание, возглас: «Сейчас он ему как врежет… Там у него небось миллиона два или три…»
— Зачэм санкции, дорогой?! Бэз всэго покажу… Ты посмотри…
Алибабаев быстро открывает портфель и показывает довольно убогое содержимое — тапочки, полосатую, как зебра, пижаму, носки, сморщенный кулек с халвой и огромный ворох каких-то бумаг с печатями. Денег и драгоценных камней нет.
Кто-то на набережной разочарованно вздыхает. Баранчук удивлен:
— Так зачем ты все это выбросил в реку, дурачина?
С подозрением начинает всматриваться в простодушное лицо Алибабаева. Врачиха подбегает и тоже пристально смотрит в лицо Алибабаева. Водолаз Юра, Кончинский, Миша хмурятся.
Алибабаев оглядывается по сторонам и, все больше и больше волнуясь говорит:
— Пойми, дорогой ага… Третий неделя в городе… Командировка пят дней назад совсем кончился! Дома два полных месяц нэ был… Жену, Фариду-ханум, нэ видел! Сына старшего Тахира нэ видел! Младших — Закира, Тофика, Султанчика, Абдурахманчика — тоже нэ видел! Дочек-красавиц Лейлочку, Фатьму, Зульфию нэ целовал… Чурэка нэ ел! Далму нэ кушал!!! Проклятый шайтан-директор посылал в Сумгаит за подшипниками… В Сумгаите нэт лишних подшипников! В Ереван поехал! Там они говорят: «Эст! Эст у нас подшипники, но самим, понимаешь, нужны! В Тбилиси поэхал. Эст! — говорят, но размер слишком большой такой, нэ тот! В Куйбышев поехал — эст подшипники. В тресте, говорят, согласуй, в управлении согласуй — тогда дадим вам, сколько хошь, а не согласуешь, пеняй на себя… Приехал в управление, из управления в главк, из главка в трест, из треста в министерство. Везде говорят: «Согласуйте, товарищ, согласуйте…» Три недели хожу тудам-сюдам… Что получается?! Ничего нэ получается!!! Одних бумаг вагон получается… Без подшипников меня шайтан-директор своим рукам с работы уволит…
Баранчук сдвигает фуражку и чешет затылок.
— А зачем ты, мил человек, в воду-то портфель кинул? Служебные бумаги бросил? А?!
Алибабаев съеживается, удрученно говорит:
— Правильно, ага, себя надо было кидать… Портфель не виноват! Бюрократ виноват! Сам виноват! Раньше в совхозе работал по снабжению… Совхоз у нас миллионер — мандарин, апельсин, виноград, чай, табак выращивал… Плохо мне было? Ханум послушал, ишак! В город переехал, на комбинат устроился, дыплом получил… Директор на голову сел — то ему достань, это на стол положи… согласуй, согласуй, согласуй…
Алибабаев окончательно сникает, достает из пиджака огромный черный платок и накрывает им голову.
Водолаз Юра подходит, трогает за плечо.
— Слушай, друг, ты бы шел к самому высокому начальнику, к адмиралу… В таких случаях надо быть решительным… Я однажды водолазный костюм о сваю порвал, так три дня ходил, насилу новый выдали…
Кончинский, пользуясь возможностью, встревает: