Остальные ребята подались после армии кто куда, большинство в шоферы на большие стройки, и оттуда письма писали короткие — приезжай, не пожалеешь!
Витька покуда не приезжал, хотя письма читал внимательно, точно выискивая что-то между строк и не находя. За два года службы исколесил он всю Россию, и за эти два года устал Витька от передвижений, от военной суеты, от всякого разного.
Утром того же дня в пяти километрах от центральной усадьбы, в деревне Дрозды, проснулся в доме своего тестя двадцатитрехлетний бригадир Саша Петров. В предрассветной синеве посмотрел за окошко, где темнело озеро и гулял по гибким стенам камыша ветер. В избе слабо тикают ходики, посапывает жена и за ситцевой занавеской на никелированной кровати переплетают свой храп тесть с тещей. Тихонько поцеловав жену, Саша выскользнул из постели и оделся. Глотнув только молока и откусив раза два от хлеба, Саша накинул ватник и, стараясь не хлопнуть дверью, вышел на улицу. Во дворе на него, как всегда, забрехала не привыкшая еще собака, кобель Рыжик. Саша шуганул злобного Рыжика, запутал калитку бечевкой и пошел по дороге.
С озера порывисто накатывал на песчаную дорогу ветер, трепал облетевшие кусты по обочинам. Привыкнув за два года службы на острове в Заполярье ходить в любой ветер, Саша шел уверено, нагнув голову и сведя за спиной руки. Дорога желтела сначала по кромке озера, огибая заливчики и перепрыгивая мостками болотины, затем начинала горбиться меж холмов и вновь опускалась, упираясь одной бровкой в озеро, а другой — в длинное картофельное поле, с которого мужики лениво вилами убирали ботву. «Бригадир! — крикнул кто-то, увидев подходившего Сашу. — Мы сегодня до свету вышли, так хотим уйти пораньше, как кончим с ботвой-то». — «Хорошо! — сказал Саша. — Как кончите, идите по домам, а завтра, мужики, пойдем лен добирать…» — «Завтра — пожалуйста». — И с силой замелькали вилами.
Быстро переступая ногами, Саша пошел дальше. Если бы ему, дроздовскому мальцу и бригадиру Александру Петрову, задали вопрос, чего он больше всего делал в жизни, то Саша, не задумываясь, ответил бы: «Ходил!» И действительно, ребенком он долго бегал за мамкой на ферму и с фермы домой, потом ходил в школу за пять километров, два года ходил в армии по бесконечному каменистому острову с птичьими базарами и тюленьими тушами на безлюдном берегу, после армии год ходил к своему трактору на дальнее поле и вот уж полгода как ходит по всей округе бригадиром. Словом, исходил Саша родную землю вдоль и поперек и прошел бы, наверное, ее всю с завязанными глазами, ни разу не споткнувшись.
В этот день никаких особых дел не предвиделось. Страдная пора уборки посевов кончилась, люди устали и думали теперь больше о зиме и своем собственном хозяйстве. Повсюду сейчас, кто не успел, докапывали картошку, солили капусту, починяли баньку или в умилении души гладили толстую спину порося, думая: «К ноябрьским обязательно заколю!»
По пути он только так, для собственного удовольствия, зашел в зернохранилище и постоял у огромной кучи янтарного, крепкого, как кремень, зерна. Подслеповатая старушка приемщица шутливо пожаловалась: «Все привозили, привозили мне приданое, а теперича все увозят, все увозят — скоро без зернышка останусь, петуха накормить нечем..!» — «Будет с тебя петухов-то!» — тоже пошутил Саша и вышел опять на дорогу.
«Саша-а-а! — услышал он крик от стоявшей несколько в стороне избы с прохудившимся забором и белыми, аккуратно выкрашенными наличниками окон. — Саша-а-а! Мне на работу выходить сегодня али не-е-ет?!» — «Не выходи-и-и!» — крикнул он, сложив у губ ладони. Это кричала его, Сашина, мать, молодая еще, одинокая женщина. Улыбнувшись матери, Саша помахал рукой и поздоровался со встречным почтальоном Васильевной. Васильевна, как и Саша, целыми днями ходила по дальним деревушкам.
К полудню Витька Шершнев управился не спеша со всей работой и поехал домой. Ехал и оглядывался, вдруг кто еще позовет работать? Есть в пустом, безлюдном доме не хотелось, мать обедала на ферме, отец и старший брат — в дальней монтерской бригаде (сейчас по всей округе меняли деревянные столбы электросети на бетонные, вечные, и кто мог — подрядился).
Проезжая мимо клуба, Витька вдруг остановил трактор и спрыгнул на землю. У самого клуба, большой, осевшей венцами избы, рдели три куста калины. Отломав ветку с сочными, мясистыми ягодами, Витька с трудом оторвал на себя засыревшую в косяке дверь. Вошел, сел у печи и оглянулся вокруг. В углу висели засиженные мухами репродукции из «Огонька», на полу валялись смятые газеты и коричневые, хваченные морозом яблоки. Витька взял холодную ягодку и раздавил зубами. Горьковато-сладкий сок потек по языку. Тихо в избе, мухи и те умерли на зиму.