— Секретное задание получили: состав со снарядами подать нужно. А у нас трубы без проволочной сетки. От одной искры полвокзала на воздух поднять можно. Что делать?
Борис задумался.
— А если струю из шланга поверх трубы веером пустить?
— Верно, — согласился Рябушкин. — Давай действуй.
Прежде чем подать состав, заехали заправиться углем.
По угольной насыпи бродили с мешками жители теплушек. Они торговали ворованным углем в городе, за пуд угля брали двести тысяч рублей.
Выйдя из машины, Рябушкин стал бросать в них куски антрацита.
— Паразиты! — кричал он.
Но жулье не обращало на это никакого внимания и продолжало выбирать лучшие куски.
Неожиданно один из них подошел к Рябушкину. Застенчиво улыбнувшись, он сказал:
— Нехорошо, гражданин механик, как в собак, камнями бросать.
Машинист смутился и покраснел.
— Почему не работаете? — спросил он строго.
— А что делать, когда нечего делать?
— Грузи уголь.
— С тем и явился! — с веселой готовностью сказал человек и, поднявшись на тендер, высыпал из мешка весь свой уголь.
Потом, взявшись за лопату, он выказал в деле мало сноровки, но искупал свою неопытность старательностью.
С грязного, морщинистого лица текли потоки пота. Останавливаясь, он вытирал пот и хвастливо говорил:
— Умеем работать!
Когда погрузка была закончена, Рябушкин вынес человеку полбуханки хлеба — все, что было, — и сказал поощрительно:
— Ты воровать брось! Оставайся на карьере. Я машинистам скажу — без благодарности не останешься.
Человек шаркнул ногой, поклонился и даже смахнул с подножки оброненные куски угля.
Паровоз покатился по направлению к воинским путям.
Возле стрелки паровоз остановился. Стрелочника не было. Стальное перо стрелки оказалось заклиненным.
Больше часа провозились, пока наладили стрелку.
Вернувшись на паровоз, Борис занялся топкой. Зажмурившись от слепящего жара, он швырнул в топку уголь, потом закрыл дверцу, спустился на подножку и сел на нижнюю ступеньку отдохнуть и остыть.
Паровоз катился по грязным путям, и шпалы утопали под ним, как клавиши.
И вдруг паровоз дрогнул, из топки, глухо рявкнув, швырнуло пламенем и раскаленным углем.
Бориса толчком взрыва бросило вниз, под откос. Ударившись челюстью обо что-то твердое, он потерял сознание.
Очнулся Борис от ощущения холода. Рябушкин сидел подле него на корточках, горстями черпая из лужи воду, выплескивал ее на грудь Бориса.
Борис поднялся и сел.
Паровоз, дымясь, валялся на рельсах с разорванным котлом.
— Боря, — сказал Рябушкин, проводя ладонью по лицу Бориса, — ты ходить можешь?
Борис поднялся.
— Давай! — крикнул Рябушкин и, хромая, волоча ногу, побежал.
Но бежали они не на станцию, не в ЧК, как думал Борис, а к тупикам, где стояли заросшие бурьяном теплушки.
Рябушкин на бегу подобрал с земли болт и, передавая его Борису, сипло сказал:
— Держи, пригодится.
Борис понял намерения машиниста.
Ворвавшись в теплушки, они заглядывали под полки, превращенные в нары, поднимали одеяла над лицами спавших людей, — человека, помогавшего грузить уголь, среди них не было.
Они поплелись обратно на станцию. От контузии голова Бориса нестерпимо болела, в глазах все время плавали какие-то радужные кольца.
Вдруг Рябушкин остановился и, больно сжав руку Бориса, показал ему глазами. Возле товарного состава они увидели знакомую фигуру.
Но было поздно: человек, заметив их, метнулся в сторону.
Рябушкин уже не мог больше бежать. Он бессильно опустился на землю и, хрипя, замотал головой.
Борис один продолжал преследовать бегущего человека.
Только бы догнать!
— Дяденька! — вдруг жалобно крикнул Борис. — Обождите, что я скажу, дяденька! На пустыре, пересеченном путями, голос его прозвучал тоскливо и одиноко.
И, как ни странно, человек остановился, он даже сделал несколько шагов по направлению к Борису.
И, только приблизившись к нему почти вплотную, Борис с ужасом подумал, что он один и никого кругом нет.
Борис остановился. Человек с холодным спокойствием смотрел на него.
— Что надо? — спросил он, глядя в упор.
В смятении Борис не мог выговорить ни слова.
— Ложись! — тихо сказал «голодающий». — Ложись мордой в землю! — и показал Борису новеньким красивым револьвером место, куда нужно было ложиться.
— Дяденька, милый, обождите, что я скажу, не убивайте! — лепетал Борис в отчаянии и даже сложил на груди руки.