Илан продолжал сидеть напротив отца. После вчерашних слез и ночи без сна он выглядел очень измученным, но решимость в нем была такая, что никто бы не смог сейчас с ним спорить. Исмаил ожидал такого поворота событий и давно обдумывал, как ему в этой ситуации поступить. Вариант ссоры и давления не поможет, так как с Ашером не помог. Оставался только вариант ухода самому.
Отец ничего не ответил сыну. Оставил свою чашку и газету и с поникшей головой и сутулой спиной ушел к себе в комнату. Весь этот день и последующие дни его мысли, словно заевшая пластинка, так и крутились по циклу: «Что будут думать люди, узнай они, что Илан зарабатывает на картинах. Отучился в университете, а занимается мазней красок по бумаге, и за это еще и ему платят. А еще и собирается жениться на девушке, отец которой поклоняется огню. Нет, однозначно с Ашером все было еще не так плохо. И друзья особо ничего не говорят, и людская молва по городу не очень мучает, так как сын— успешный человек, сам создал свою жизнь и ведет ее. И супруга его прекрасно наравне с ним работает. Нет-нет. Ашер молодец, а вот что будет с Иланом… Что с ним будет…»
Последующие почти полторы недели были для всех адскими в доме Исмаила. Отец семейства молчал. Иногда, когда Ханна слишком сильно плакала, он пил и мог съесть пару ложек еды, которую приносила в спальню его супруга. И все время сидел в своей комнате. Ни Ирит, ни кто-то другой не могли его уговорить поесть или пить нормально. На вопросы он не отвечал, как будто его и не было с ними в доме. Так прошло почти десять дней. Между собой в семье никто не поднимал разговор о случившемся, все знали уже, что Илан сообщил свои планы на жизнь отцу. Но никто: ни мама, ни Ирит с Ниссимом, ни Идит по телефону с ним не поднимали этот вопрос. Амирам с Иланом не разговаривал ровно столько же, столько и отец. Он не был зол на Илана, он просто не знал, как себя вести. Поэтому решил вовсе не приезжать домой все эти дни. Один раз за эту неделю приезжал Ашер в город и встречался вне дома с братом и семьей. Он поддержал Илана и попросил просто подождать и не делать поспешных выводов, а главное, не сдаваться.
– Илан, просто пойми, он сейчас тебя не понимает и злится, но потом со временем и меня он примет, и тебя. Поверь мне, и перестань так переживать. Он просто хочет добиться своего таким путем. Ведь, прогнав меня из дома, он ничего не добился и поэтому очень хорошо понимает, что с тобой надо другим путем поступить.
– Ашер, я боюсь! Боюсь за его здоровье! Я боюсь, что он не злится, а ему больно и он вовсе уйдет в себя. Понимаешь меня? – полностью растерянный молодой человек пытался хоть где-то найти разгадку на свои мысли.
Илан стоял у окна в кафе рядом со столиком, где сидел Ашер. Но не мог сидеть, не мог уже несколько дней найти себе место и не мог жить в таком режиме между двумя берегами. Он глубоко переживал за состояние отца. Ему было бы в сто раз легче, если бы отец от него отказался, разозлился и даже ударил! Но нет, его наказывали еще более больным и страшным путем. Его игнорировали, на него повесили жуткий темный груз вины и ответственность за чужую жизнь и здоровье. Теперь он понимал, почему Ашеру было так легко справиться со своим наказанием. И почему он не так волновался за отца. Потому что для него был выбран другой путь расправы. Еще не такой изощренный и не настолько искусный.
К концу своего срока молчания Исмаил начал приходить к мысли, что в нем все меньше страха за жизнь и будущее сына, но все больше злости и протеста за решение сына без его ведома и без согласия. Его мысли почти всецело занимали идеи, как пресечь и прекратить все это. Он уже понял, что готов сыну простить его занятие рисованием, выбирая из двух зол, но женитьбу точно он не готов был принять. С этим что-то надо было делать, и так, чтобы тот сам отказался от этой мысли. Последние два дня Исмаил, изрядно проголодавшись, даже ждал, когда придет Ханна с угощениями, но отказывался ради того, чтобы Илан сам пришел к нему с поиском компромисса. Но сын все задерживался.
Всю эту неделю Илан не встречался с Хилай. Он наказывал сам себя. Он не мог радоваться жизни и вдыхать свое счастье через несчастье и боль отца. Он бы никогда не смог так поступить с чужим человеком, а с отцом тем более. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что раскрыть карты было уже просто необходимостью. Но с каждым днем пейзаж его жизни и счастья в длинном бирюзовом платье с коралловыми украшениями становился тусклее и как будто выцветал под яркими лучами жгучей боли.
Хилай все понимала и чувствовала. Она понимала, что ее океан в состоянии полного штиля и не посылает никакой волны вести – значит, так надо. А она умела ждать. Она встречала Товат и Дова и ни одного намека на вопрос о состоянии Илана не задала им. Она будет ждать, пока он сам не придет, пока он сам так решит. Если что-то было бы действительно страшное, то друг бы сам сообщил ей. Но он себя вел абсолютно как обычно при встрече. Из этого Хилай сделала вывод, что вопрос гораздо глубже, Дов не знает ничего, следовательно, это решение Илана.