Машина летит по степной дороге, и вдруг Звездочет говорит:
"Погоди, чего это там?"
Впереди виднеется черная точка, она быстро увеличивается, растет, и "Москвич" останавливается возле того, что еще недавно было "козлом".
Колеса у него развалились в разные стороны, кузов надломился посредине и лежит пузом на земле, из-под капота идет пар, сзади дымится. Шофер стоит перед задранным к небу радиатором и безнадежно чешет затылок.
Из полуразвалившегося кузова вылезает весь в поту и в саже Гладкий. Он подбегает к "Москвичу", еще загодя стаскивая свою светлую шляпу в дырочках.
"Слышь, друг! - просительно говорит он. - Выручи, сделай одолжение подкинь до Тузлов... А?"
Сашук и Звездочет переглядываются. Гладкий старается поймать их взгляды и, задыхаясь, говорит:
"Вот, поломалась... И ни лошади, ничего... А в колхозе все машины в разгоне... Сделайте такое одолжение. Дозвольте на вашей машине до Тузлов доехать? А? Мне там накачку делать надо..."
Он заискивающе смотрит то на Сашука, то на Звездочета, комкает свою шляпу и начинает вытирать ею пот, еще больше размазывая грязь и сажу.
"А когда тебя люди просили, - говорит Сашук, - тебе своей машины жалко было, да?"
Пришибленный этим напоминанием, Гладкий суетится еще униженнее, но Сашук и Звездочет непреклонны.
"Правильно! - говорит Звездочет. - Пусть теперь сидит здесь. Пускай знает про справедливость!"
Сашук дает газ, и униженный, презренный Гладкий остается позади.
Машина мчится по улицам Тузлов, время от времени Сашук сигналит так громко и пронзительно, что все шарахаются и разбегаются с дороги. На крыльце больницы стоят мамка и доктор. Мамка уже не бледная и скучная, а розовая, веселая и совсем здоровая. Доктор похож на Жорку, только с бородой и в очках.