И тут Макс вспомнил, как он, взрослый мужик, приспосабливался к войне. Настоящей, не киношной войне — грязной, тяжелой, кровавой… И как ему было очень тяжело…
… Это только в фильмах на войне не страшно. В фильмах, даже если героя убивают, в финале он все равно оживает — типа, только ранили. И совсем не тяжело. Царапина, мол. Также, когда в фильмах героям попадают пули, скажем, в руку, или в ногу, короче, если они получают рану — то все равно и бегают, и стреляют, и вообще, героически сражаются. За Родину, за Сталина. Или за любимую женщину. Или за бабло. Потому что с воцарением в мировом кинематографе голливудских шаблонов понятие Родины и прочих важных тем отодвинулось, и чаще всего киношные герои стали сражаться за деньги.
Но не важно, все равно, за что, только в кино люди, получая ранения, продолжали воевать и все такое. Ну, морщились, орали, даже ругались — но шли вперед, ура и так далее, и тому подобное.
Вы когда-нибудь пробовали ходить после того, как ушибли или, не дай Бог, сломали нечаянно ногу? Смогли бы выполнять какую-то работу по дому, если серьезно резанули палец или, не дай Боже, всю руку? Когда кровь стекать никак не перестанет, а порезанные палец или рука болят? Когда раненной рукой нельзя плотно схватиться даже за ручку сковородки, а раненная нога распухает и не влезает в сандалию. Так это — Бог ты мой — обычный порез. Или ушиб. Или, даже, перелом. А если вдруг пуля задела нерв? А если осколком перебиты нервы связки или сухожилия? А если…
Максим как-то в детстве наступил всей подошвой на гвоздь. Точнее, наступил всей пяткой. И неделю после этого не мог опереться на раненную ногу — ходил как бы на носочке. Нога быстро уставала. Сами попробуйте хотя бы полчаса походить на цыпочках. Судорога вам обеспечена уже через десять минут.
У Макса были и другие травмы. И не только в детстве. Поэтому он прекрасно знал, каково на самом деле бывает, когда человек получает пулевое или ножевое ранение. Сам он имел несчастье получить в свое время и то, и другое. Но если нож, который шел ему в почку сзади, наткнулся на позвоночник и нанес только поверхностное ранение, то вот пулю он получил в грудь справа и чудом только не было задето легкое. Зато было сломано ребро! И целый месяц Макс не то что нормально дышать — в туалет не мог сходить нормально по-большому. Потому что любая попытка тужиться вызывала дикую боль. Как говорится, ни вздохнуть, ни пукнуть. А уж сразу после ранения он вообще даже двинуться с места не мог — боль была дикая. И выносили его на носилках…
Поэтому смотреть фильмы, где раненные в бою бойцы, как ни в чем ни бывало, бегут, орут и сражаются с врагами, он категорически не мог. По той же причине не мог он смотреть киношные драки — где герои раздают удары направо и налево, а их противники, получив ногой в челюсть, вскакивают и продолжают драться. Хотя в реальности один из десяти таких ударов отправляет в глубокий нокаут любого человека, если он, конечно, не робот.
Сама же драка в таком темпе, как в кино — с прыжками, ударами ног, кувырками и бросками — в реальности продлилась бы максимум минуту. Потому что даже серьезно подготовленный спортсмен через минуту после всех этих цирковых трюков реально бы сдох. Физически. Просто бы выдохся. А если еще в драке крутить всякие сальто, делать фляки и прочие акробатические чудеса, то бой закончится еще раньше. В общем, кино — это для идиотов. В реальности все выглядит по-другому…
Реальная война тоже выглядела совсем не так, как в кино…
Когда Макса обменяли, кстати, совершенно для него неожиданно, он еще даже не залечил до конца свои травмы. Ребра и челюсть зажили очень быстро, буквально через месяц, рука почти не болела — сломана была лучевая кость, а так как руки у Макса были давно набиты, то срослась быстро, а вот ноги… Ноги заживали медленно, потому что у него были повреждены коленные суставы. И он еле двигался на костылях.
Из тюремного госпиталя следственного изолятора СБУ он попал в обыкновенное СИЗО на Лукьяновке, в обыкновенную «хату» — общую камеру, где просидел три месяца. В камере его уважали за то, что был политическим. Тогда еще националисты не были так популярны в местах не столь отдаленных — их было мало, сажали их очень редко, причем, даже за убийства отпускали на подписку, поэтому сидельцы в основном были из уголовников. Вот и относились к политическим достаточно неплохо. К тому же Макс, как журналист, был очень контактным, умел выслушать любого, а что еще людям надо в тюрьме? Чтобы их выслушал хоть кто-нибудь. А если еще и поможет…