– Твоя мама просит тебя иногда ходить в магазин? – спросил я.
– В смысле?
– Моя мама просит меня ходить за покупками. А ты ходишь?
Гайя слегка сощурилась:
– В смысле «просит ходить за покупками»?
Я понял, что Гайя теперь не отстанет, пока не узнает все подробности, поэтому я рассказал ей, что происходило дома. Начиная с того дня, когда мама попросила меня сходить в школу самому, и заканчивая тем разом, когда она отдала мне свою банковскую карточку.
Кое о чем я умолчал, правда.
Но все равно был не готов к тому, как озабоченно нахмурилась Гайя:
– Ты не должен все это делать.
– Мама говорит, что я уже взрослый. Что я хорошо справляюсь.
– Но… но… если этим занимаешься ты, то что делает твоя мама?
Хороший вопрос. В основном она спала. С тех пор, как она перестала выходить из дому, мама постоянно жаловалась на усталость.
«Мой хороший, мне просто нужно немножко поспать», – говорила она, и я закрывал за собой дверь спальни и не садился к ней на кровать и не рассказывал, как я ничего не делал в школе.
– Когда это началось? – спросила Гайя.
Я ткнул вилкой в кусочек мяса. На тарелку закапала подливка, словно капельки дождя в лужу.
– Ади? – тихо позвала Гайя.
Много месяцев назад я пришел домой и услышал, как мама плачет. Хотя «плачет», наверно, неправильное слово, хотя она действительно плакала. Слезы бежали по ее щекам и падали с подбородка на мокрое пятно на юбке. А еще она стонала. И кричала. И орала. И завывала. Все вместе.
Эти звуки напугали меня.
– Мам, – сказал я.
Но мой голос потерялся в ее рыданиях. Я решился положить руку ей на плечо, и только тогда она повернулась ко мне.
Сначала мама будто не видела меня, но постепенно к ней пришло осознание. Она протянула руки и прижала меня к себе, сильно.
– Все хорошо, – сказала она и повторяла это снова и снова: – Все хорошо, все хорошо.
Мама не переставала плакать.
А я думал, что это я должен был успокаивать ее, потому что, когда мама взглянула на меня, я увидел ее лицо.
Мама была ранена. Один глаз заплыл так, что она не могла его открыть как следует, а под другим виднелся синяк. На лбу была фиолетовая шишка, а на щеке кровоточил порез, похожий на страшную пародию улыбки.
– Что случилось? Что случилось? – спрашивал я, но мама не отвечала.
Она сморщила лицо, всхлипывая еще громче. Казалось, порез на ее лице тоже плакал.
– Мамуль? – Я не понимал, что я хотел спросить, пока не произнес вслух:
– Кто это сделал?
– О Ади, – шептала мама. – О Ади, о Ади.
И я тоже начал плакать, хотя всей душой не хотел. Я хотел позвонить в полицию и в «скорую». Я хотел сделать что-нибудь, чтобы маминому лицу стало лучше. Я хотел сделать много чего, но получалось только плакать маме в плечо, а она укачивала нас, чтобы мы оба забыли о ее ранах. При всем моем хотении я лишь свернулся у нее на руках и отчаянно рыдал от того, что случилось.
Мы так и уснули вместе, в объятиях, но проснулся я в одиночестве в темной спальне.
– Мам? – В тусклом свете мой голос был крошечным и одиноким.
– Я… – Мамин голос был грубым и хриплым. – Я здесь.
Она сидела на диване в темноте. Я порадовался, что света не было, потому что так я не мог видеть ее израненное лицо. А потом мне стало стыдно.
– Мама! – крикнул я, будто потерял ее, и я снова забрался ей на руки и уткнулся лицом в мягкую ткань ее кофты. Я понял в тот момент, что мама даже не сняла пальто.
– Все хорошо, Ади. Все хорошо. Засыпай, – сказала мама.
И я заснул.
Я знал, что случилось что-то плохое, но никак не мог спросить маму, что именно. Я пытался. Правда. Но слова не хотели выходить наружу.
Мне было страшно. Страшно, когда я думал, где мама так поранилась. Страшно от мысли, что это может случиться еще раз. Может, поэтому я был не против сходить в магазин. Ведь если пойду я, с мамой ничего плохого не произойдет. Она будет дома, в безопасности.
Я никому не сказал о случившемся, даже Гайе. Я не хотел, чтобы это было по-настоящему, а если никому не говорить, то оно становилось менее настоящим, правда? Мне кажется, мама тоже так считала, поэтому она не пошла в полицию или к врачу.
В чем-то маме становилось лучше. Ее лицо тут же начало заживать. Сначала оно было сиреневым, потом каким-то синим, а затем желтоватым. Порез на щеке больше не выглядел таким болезненным. Я думал, что все станет, как раньше. Мама будет приходить с работы и рассказывать забавные истории, которые случились в магазине. У нее всегда так хорошо получалось описывать покупателей – я прямо видел их перед собой. Или будет заглядывать в холодильник, как она иногда делала, а потом захлопывать его и объявлять: «Ади, пойдем отсюда», – и мы поедем в «Макдональдс».