- Из самой Польши?
- Нет, пани, нас везли. Я с транспорта бежал.
- Ну так и беги себе на здоровье. Я тут при чем?
Костюм, пани… Я дам хороший. А мне дайте цивильный костюм.
Вошли в кухню. Анастасия Ивановна зажгла коптилку. У порога стоял исхудавший мужчина в добротном офицерском мундире. Должно быть, этот мундир вызвал у хозяйки подозрения.
- Зачем же вам менять такой костюм на плохой? - спросила она.
- В этом мундире меня задержат, панн. Я пленный. Тадеуш Боровский моя фамилия.
Анастасия Ивановна не раз видела пленных - голодных, измученных. Передать им хлеб - первое, о чем она думала при этом. Слово «пленный» вызывало у нее чувство сострадания н доверия. Словно чуяла сердцем матери, что ее любимый Петя погиб в плену.
- Есть хотите?
- Не откажусь. Хотя, признаться, я в вашем огороде съел несколько сырых картофелин.
Боровский умылся, сел за стол, расправил пушистые черные усы.
- Правда, последние дни нас немцы усиленно кормили. Три года мучили голодом, а то вдруг стали по-человечески кормить.
Анастасия Ивановна поставила па стол тарелку супа, положила печеную картофелину.
- Хлеба нет, извините.
- Вам показалось подозрительным, что немцы вдруг к нам так подобрели,- продолжал свой рассказ Боровский.- Мундиры дали новенькие, неношеные.
- А вы что, польский офицер?
- В том-го и дело, что нет. Простой солдат. Разве батрак в панской Польше мог стать офицером? Я и в армию пошел за несколько дней до войны.
Тадеуш умолк. Несколько минут он жадно ел.
- Отобрали нас человек двадцать покрепче парией, дали мундиры, кормить стали как на убой. За что нам такая честь, думаем себе. Но мы хорошо знали гитлеровцев. Здесь что-то было не так. Потом один из нас пронюхал: повезут куда-то под Смоленск, в Катынь, где был до войны лагерь пленных польских офицеров. Ломали мы головы, зачем нас туда везут, да так ни до чего и не додумались.
- Еще подлить? - спросила хозяйка.
- Не откажусь… Везли нас ночью, на машинах. Днем держали взаперти, приказывали спать. Едем, а мысль у пас одна: зачем немцам понадобилось пас в офицерские мундиры одевать и везти в Россию? Воевать против русских никто из нас не собирался…
Зинаида Сергеевна встала, приоткрыла дверь, чтобы лучше было слышно, что рассказывает поляк.
- Недалеко от вашего городка, в лесу, ехавшая впереди машина, свалилась в кювет. Нас вывели и приказали вытащить застрявший автомобиль. Темно было. Охранники нас осветили фонариками, но и сами себя при этом ослепили. Мне удалось уползти в лес. Но вот что меня поразило: машина, которую мы толкали, была нагружена трупами. Запах от нее шел такой, что работать было невозможно. Я слышал, как шофер сказал солдату из охраны:
- Пока я эту падаль довезу до Катыни, у меня кишки все выворотит. Пять раз тошнило.
Боровский отложил ложку.
Спасибо, пани. Если вы мне дадите костюм, я всю жизнь буду вам благодарен.
- Да уж придется выручить. Средненький мой, Сережа, такой же высокий и худой. Вам его костюм подойдет.
- Спасибо, пани! - Боровский схватил ее руку и поцеловал.
НАШИХ ГОНЯТ!..
Пять дней ожидания показались Зинаиде Петровне вечностью. Все-все вспомнила она про Ванюшу за это время - от самого дня его рождения. Вот Ванюша с отцом возвращаются с речки. Она сердится:
- Завтрак остыл. Где вы пропадали?
- Так его же из воды не вытащишь, чертенка. Лезет в самое глубокое место. Ты гляди, Ваня, течение быстрое…
По вот отец куда-то исчезает. Ванюша один бежит к реке.
- Куда ты, Ваня?! Утонешь…
Вдруг появляется Анастасия Ивановна.
- Да не утонет…
Зинаида Сергеевна открывает глаза. Возле кровати действительно стоит хозяйка.
- Успокойся, успокойся, голубушка,- говорит она, присаживаясь на кровать.- Сколько матерей на земле сейчас слезами обливаются. Ох, война, воина! Кто ее только выдумал. Я бы всех, кто хочет вопим, выслала на дикий остров, дала им оружие - стреляйте друг и друга, если вам хочется.
- У вас есть кто на войне?
- Есть, голубушка. Трос. Старший, Володя,- артиллерист. Женатый, двое деток. Сережка только перед войной женился, еще нет детей. А Петя - летчик. Самый молодой, холостой. До чего ж сердечный…- Анастасия Ивановна вытирает слезу. Почему-то при воспоминании о младшем сыне сердце ее тревожно ноет.- И нее хорошие,- продолжает она.- Сережа, тот ученый у меня, по-немецки учился. Политруком он. Тоже хороший. Да все хорошие. Когда росли, на детей Печалиных никто не жаловался, а вот теперь где они? А старик где? Сердце болит, когда ведут пленных…