КЛАУДИО. Она указывает на качели. Полуденный свет скользит по ее руке.
ЭСТЕР. Видишь ту скамейку? Летом я много раз видела тебя на ней.
Пауза. Эстер морщится от боли, ее плохо держат ноги. Клаудио помогает ей устоять на ногах.
ЭСТЕР. Это позвоночник. Меня прооперировали, но все без толку. Такое не лечится. Я пробовала иглоукалывание – тоже не помогает. Когда я устаю, через меня как будто электрический разряд проходит. Не могу долго стоять на ногах. Не могу бегать – а ведь раньше я выходила с Рафой на пробежки. И танцевать тоже не могу.
КЛАУДИО. Я вспоминаю семь пар обуви у нее в шкафу. Интересно, в каких она танцевала, пока могла? Я пытаюсь представить, как она танцует в красных туфлях. Как танцует в парке босиком, на желтых осенних листьях.
Клаудио поднимает с пола яблоко, откусывает и отдает Эстер.
ХЕРМАН. «Я пытаюсь представить, как она танцует в красных туфлях. Как танцует в парке босиком, на желтых осенних листьях». Такое впечатление, что перед тем, как это написать, ты объелся персиков в сиропе. Яблоко – это что, символ? Дурацкий символ? Или просто яблоко? Босые ноги, желтые листья… Ты, наверное, метишь в редакторы художественных каталогов. (Достает каталог, что ему дала Хуана, читает) «Что бросается в глаза в работах Фенг Танг? В первую очередь – тишина. Рожденные в несуществующем уголке между Востоком и Западом, эти безмолвные образы противостоят шуму целого Земного шара, оглушающим крикам…» и так далее, и так далее. Как жаль, что на это приходится тратить слова! Худшая литература создается для каталогов современного искусства. Безвкусные стихи, словечки из жаргона торговцев произведениями искусства, откровенные небылицы… И все ради того, чтобы кому-то продавать подобный бред: вот, взгляни на фотографию. Это считается искусством только потому, что кто-то так написал. В противном случае это чистой воды профанация. Есть ли более печальная участь для литератора? Состряпать статейку от имени министра образования: «Набери-ка мне слов двести, чтобы как-то оправдать это убожество». А моя жена продает такие вещи. Она управляет художественной галереей под названием «Лабиринт Минотавра», иными словами - там можно легко заблудиться. Она перешла по наследству двум дамам, которым хватает здравого смысла называть вещи своими именами, и они ей сказали, что хватит продавать «искусство для извращенцев», иначе они прикроют эту лавочку. А здесь (указывает на каталог) надувательство начинается с названия: «Небо над Шанхаем». С таким же успехом можно было написать «Кинг-Конг» или «Унесенные ветром». Короче говоря, нет ничего хуже союза бесталанных художников с продажными писателями. «Я представляю себе, как она танцует в парке босиком, на желтых осенних листьях». Нет, Клаудио, так не пойдет, и ты сам это знаешь.
Пауза.
КЛАУДИО. Что-нибудь еще?
ХЕРМАН. Кстати, по поводу туфель. Помимо того, что это пошлость, тут еще и нестыковка. Если это происходит до сцены в спальне, то ты еще не находил семи пар туфель. Вот если бы ты писал в прошедшем времени, было бы нормально: рассказчик перемежает воспоминания, путается в глагольных временах… Но в настоящем времени никак не складывается…
Пауза.
КЛАУДИО. А еще что?
ХЕРМАН. Еще твоя маниакальная любовь к спискам. Список лекарств, список людей в парке, список еще бог знает чего…
КЛАУДИО. Этому я научился у Скотта Фитцджеральда. «Ночь нежна».
Пауза.
ХЕРМАН. Я не читал.
КЛАУДИО. «Николь окинула взглядом пляж: какой-то мужчина загорал, двое мексиканцев играли в мяч, мальчик готовился с разбега броситься в воду». Он старается смотреть на все глазами своего персонажа. С его точки зрения. А вы уже прочли статью Рафы? Мы с ним заключили пари. Он говорит, что вы не станете публиковать.
Пауза. Херман дает Хуане статью Рафы.
ХУАНА. «Чистая доска».
Читает.
Ты его заставил переписать сочинение на доске и потом стирал предложения с ошибками, одно за другим, пока доска не осталась совсем чистой. Это правда?
ХЕРМАН. Да.
ХУАНА. Тогда он имеет полное право злиться на тебя.
ХЕРМАН. Ты так считаешь?
ХУАНА. Это же все равно, что заставить его раздеться на публике. Сначала рубашку, потом брюки…
ХЕРМАН. Ты прекрасно знаешь, что я думаю о символизме. Я не понимаю этих ваших «символов». Для меня яблоко – это яблоко, а проверка сочинения на доске – это проверка сочинения на доске.
ХУАНА. И ты заставил его делать это под смех одноклассников.
ХЕРМАН. Хорошо, возможно, мне надо было остановиться, когда ребята начали смеяться.
ХУАНА. А статья, кстати, написана неплохо. И хорошо аргументирована. Парень с мозгами.
РАФА. «Некоторые родители забирают своих детей из школы, чтобы они получали образование через Интернет. Что сказал бы по этому поводу Аристотель?» (Пауза) Аристотель считает образование слишком важным делом, чтобы отдавать его в руки семьи. То есть, по мнению Аристотеля, таких родителей нужно арестовывать. По мнению Аристотеля…
КЛАУДИО. Философия нагоняет на меня сон. Я закрываю глаза. Аристотель. Семья... Разрушение... Zerstörung… Германия… Греция… Китай…
ХЕРМАН. Что это за белиберда?
КЛАУДИО. Это подсознание Клаудио. Его внутренний монолог.
Пауза.
ХЕРМАН. Значит, ты все-таки открыл для себя Джеймса Джойса. Ни один писатель не причинил столько вреда, сколько он. Кучи мусора, сложенные из слов – это и есть подсознание? Искусство должно освещать мир, а не запутывать еще больше. Что было в двадцатом веке? Две мировые войны и Джеймс Джойс. Но не все в двадцатом веке было так ужасно, были Кафка и Томас Манн. Но ни Кафка, ни Томас Манн вместе взятые не стоят даже одного абзаца Достоевского… В моей библиотеке ты не найдешь Джеймса Джойса.
КЛАУДИО. После наших обычных пятнадцати минут философии я даю Рафе три задачи. Последняя задача такая: дан треугольник BDE, в котором сторона BD равна трем метрам, DE - четырем, а BE – пяти. Найти расстояние AD, если указанные на рисунке углы прямые. Он понятия не имеет, как к ней подступиться, но гордость не дает ему сдаться. За окном почти ночь.
РАФА-ОТЕЦ. Вам известно, который час?
РАФА. У меня задача не выходит.
Рафа-отец читает условия задачи.
РАФА-ОТЕЦ. (Обращаясь к Клаудио) Можешь остаться у нас, если вам обязательно нужно закончить. (Рафе) Он может переночевать в комнате Марты. (Клаудио) Хочешь позвонить предупредить родителей?
КЛАУДИО. Нет, спасибо, не надо. Мы разобрались с задачами к двенадцати. В гостиной все еще горит свет, и слышно, как работает телевизор. Рафа отводит меня в комнату Марты, где теперь комната для глажки.
РАФА. Она в Ирландии, учит английский.
КЛАУДИО. Это комната четырнадцатилетней девочки, хотя теперь Марте, наверное, лет двадцать. Стеллаж забит куклами Барби. Но они все какие-то растерзанные. У одной нет руки, у другой глаза… Рафа дает мне свою пижаму, которая мне велика. Он покатывается со смеху, глядя, как она на мне висит.
РАФА. Может, придешь в субботу покидать с нами мяч? Если ты не очень хорошо играешь, это неважно, главное – кайф словить. Поржем, с арбитром пособачимся, где-нибудь посидим после игры…
Пауза.
РАФА. Спасибо, что помог со статьей. Ты вообще очень мне помогаешь. Ты настоящий друг.
Пауза.