РАФА. Знаешь, чего мне иногда хочется? Часто по ночам мне охота выйти из дома и выкинуть что-нибудь такое… Например, как те французские парни, пойти жечь машины или еще что-нибудь… Ну, знаешь, когда всё достанет дальше некуда…
КЛАУДИО. Наконец, он уходит в свою комнату. Я ложусь на кровать и смотрю в потолок. В коридоре слышны голоса.
РАФА-ОТЕЦ. Надо было взять ему нормального репетитора. Еще не поздно.
ЭСТЕР. Но сейчас математика дается ему лучше, чем все остальное.
РАФА-ОТЕЦ. Если бы он тратил на нее меньше сил, у него оставалось время на другие предметы.
КЛАУДИО. Дом погружается в тишину. Я выжидаю еще какое-то время, прежде чем выйти из комнаты. Иду на ощупь по коридору, пока глаза не привыкают к темноте. Вот они, четыре ангела, висят на стене, как летучие мыши. Дальше комната Рафы.
Подходит к спящему Рафе.
КЛАУДИО. Он спит нервно, со странным выражением на лице.
Укрывает Рафу.
ХЕРМАН. Нет, это не пойдет. Жаль, конечно, потому что получается довольно сильный образ: Клаудио пробирается ночью по дому, будто ангел или вампир, пока остальные спят. Сильно, но неправдоподобно.
КЛАУДИО. Может, и неправдоподобно, только именно так все и было. Это чистая правда.
ХЕРМАН. Если неправдоподобно, то уже неважно, правда или нет.
Пауза. Клаудио рвет написанное. Молчание. Херман берет порванные листы и читает дальше.
КЛАУДИО. Захожу в спальню родителей. У него на ночном столике книги «Баскетбол в менеджменте» и «Мудрость Конфуция в менеджменте». У нее - «Строительство Великой китайской стены».
Подходит к спящим Эстер и Рафе-отцу.
КЛАУДИО. Он спит, обняв ее за талию. Дышит тяжело. Она улыбается во сне. У нее очень белая кожа, а ноги маленькие, как у девочки.
Гладит ноги Эстер.
ХУАНА. Вы оба совсем стыд потеряли?! Он же семнадцатилетний мальчишка! Если он тебе действительно так дорог, ты должен немедленно вытащить его из этого дома, пока он ничего не натворил на свою голову. Я с самого начала говорила: сам он не остановится, пока кто-нибудь не задаст ему хорошую трепку!
ХЕРМАН. (Обращается к Клаудио) Ты зашел слишком далеко. Пора остановиться.
КЛАУДИО. Вы хотите, чтобы я все бросил?
ХЕРМАН. Да. Больше ни строчки.
КЛАУДИО. Вы сами меня в это втянули. В то утро я был готов выкинуть все учебники и бежать отсюда подальше. Уроки все обрыдли, один хуже другого. Но тут вы нам задали написать то сочинение. Вы велели писать, и теперь я уже не могу остановиться.
ХЕРМАН. Не можешь не писать? Пиши! Например, о своей семье.
КЛАУДИО. А мне нравятся эти персонажи. Я должен дальше о них писать.
ХЕРМАН. В таком случае, я больше не желаю ничего читать.
Пауза. Клаудио достает исписанные листы, кладет их перед Херманом и уходит. Через какое-то время Херман берет их и начинает читать.
ЭСТЕР. Ты чем-то расстроен? Тебя опять достают с тем китайцем?
РАФА-ОТЕЦ. Выходит, это я виноват, что он не подписал.
ЭСТЕР. Ты виноват?
Пауза.
РАФА-ОТЕЦ. В тот вечер после ужина мы зашли еще в одно местечко. Хуанито уже здорово набрался и затеял там скандал. Разозлился на какую-то девку и чуть не вмазал ей прямо на танцполе. Я, как мог, вытащил его оттуда, чтобы ему морду не набили, а заодно с ним и мне. А теперь выясняется, что я плохо его принимал, и поэтому он не подписал.
ЭСТЕР. Вы зашли в «местечко»?
РАФА-ОТЕЦ. Ну да, ему захотелось еще выпить.
ЭСТЕР. И откуда, интересно, ты знал про это «местечко»? Ты там раньше бывал?
РАФА-ОТЕЦ. Да в жизни не бывал!
ЭСТЕР. Так откуда же ты знал?
РАФА-ОТЕЦ. Про такие места все знают.
Пауза.
РАФА-ОТЕЦ. Послушай, дела ведутся именно так. Нужно, чтобы партнер остался доволен. Некоторые хотят в Музей Прадо, некоторые мечтают посмотреть футбол на стадионе Сантьяго Бернабеу, а некоторые – просто свиньи.
ЭСТЕР. Но тащить его в бордель, каким бы распрекрасным партнером он ни был? Извини, у меня это в голове не укладывается.
РАФА-ОТЕЦ. Это не бордель, а просто бар с девочками.
ЭСТЕР. Бар с девочками. Великолепно!
РАФА-ОТЕЦ. Да я там никогда раньше не бывал. Я в такие места не хожу. Мариано обычно кого-то туда водит. Просто ему это все нравится, а мне нет. Я не сумел отказаться, чтобы товарища не подвести, а теперь на меня все шишки сыпятся.
ЭСТЕР. Значит, тебе там не понравилось. И ты, конечно, ни пил, ни танцевал… Или танцевал?
РАФА-ОТЕЦ. Ну, выпил что-то за компанию.
КЛАУДИО. Она включает телевизор на полную громкость. Он выходит на улицу покурить. Сейчас самый подходящий момент. Я это понимаю, лучшего, возможно, не представится, но впервые за все это время мне становится страшно.
Клаудио и Эстер молча смотрят друг на друга. Клаудио дает Эстер листок бумаги и уходит. Эстер читает. Хуана открывает коробку с английскими наклейками на крышке.
ХУАНА. Не знаю, сколько денег предложить этой художнице. Например, за эту работу. Шестьсот?
Херман подходит ближе, чтобы посмотреть, что в коробке.
ХЕРМАН. Шестьсот? Да кто за это заплатит шестьсот?
ХУАНА. Вот в этом-то весь вопрос! А если бы она стоила шестьдесят?
ХЕРМАН. Шестьдесят… Все равно дорого. Вот если бы шесть… Кстати, ты о китайцах не думала? Настоящих, из Китая.
ХУАНА. О китайцах из Китая?
ХЕРМАН. В Китае тебе сделают что угодно в сто раз дешевле. И такие вещи у тебя с руками оторвут. «Авангард на любой кошелек!», «Авангард за шесть евро!» Этот Хуанито – ну, помнишь, приятель Рафы-папаши, может скопировать что угодно. То есть, не скопировать – это противозаконно, а внести какие-то небольшие изменения. И все! Ну и, конечно, изменить название. Название – это принципиально.
КЛАУДИО. «Зеленый лист испаряет в час 2 миллиграмма воды на квадратный сантиметр. Площадь листа определяется кривыми, которые можно представить в виде уравнений «у = 5х1/2» и «у = 1/5х2», где «х» и «у» выражены в сантиметрах. Рассчитать количество воды, испаряемое листом за день». Пока Рафа рассчитывает испарения, я иду на кухню попить холодной воды. Пока я накладываю в стакан лед, она входит на кухню. Не глядя на меня, наливает себе Мартини. Кубики льда выскальзывают у меня из рук на пол.
ЭСТЕР. «Даже босоногий дождь не умеет так танцевать…» Что это значит?
КЛАУДИО. Это ничего не значит. Это просто ощущение. Чувство. Того, кто это читает.
ЭСТЕР. Я всю ночь не могла уснуть. (Достает лист бумаги, который давал ей Клаудио.) «Даже босоногий дождь не умеет так танцевать».
КЛАУДИО. Если хотите, я больше сюда не приду. Вы меня никогда больше не увидите.
ЭСТЕР. Мой сын многое для тебя сделал. И Рафаэль тоже принял тебя как родного. А если бы они это прочли?
КЛАУДИО. Я писал не для них.
ЭСТЕР. Они бы тебя просто убили! Все остальное я, кажется, поняла, но вот слова о дожде… О чем они? «Даже босоногий дождь не умеет так танцевать».
По ее щеке скатывается слеза. Клаудио вытирает ее.
ХЕРМАН. Ну ты и негодяй. Так вот что ты ей передал – свои стихи! И это женщине, которой никто в жизни стихов не посвящал! Ты переходишь все границы. Ведь эти люди едва умеют читать. В их доме нет ни грамма поэзии. Покажи им стихотворение, и для них будто бомба взорвется. Они же не имеют ни малейшего представления о символике – чего ты пытаешься добиться? «Даже босоногий дождь не умеет так танцевать». Ты это о ней? Не может быть, чтобы речь шла об Эстер.