РАФА-ОТЕЦ. Делу время, потехе час.
КЛАУДИО. Без него «Гризли» проигрывают матч. Как сказал комментатор, «Гризли» владели мячом 52 процента времени, а «Клипперс» – 48. А ключевым моментом, по его мнению, стало удаление Гасоля. (Продолжение следует)».
Пауза.
ХЕРМАН. Неплохо. Даже очень неплохо. Если, конечно, твоя единственная цель – заставить людей смеяться над твоими персонажами. Но этой цели грош цена. Первый вопрос, который должен задать себе писатель – для кого я пишу? Вот ты для кого пишешь? Совсем не сложно вытащить на свет божий все худшее, что есть в любом из людей – чтобы потом всякие посредственности смеялись, чувствуя свое превосходство. Несложно вцепиться персонажу в глотку и преподнести его в самом комичном свете. Но рассмотреть его вблизи, без предвзятости, без заведомых обвинений – вот это трудно. Увидеть, почему он такой, что его ранит, о чем он тайком мечтает, что приводит его в отчаяние. Лишь настоящим художникам удается показать красоту людской боли.
Дает мальчику еще одну книгу. Клаудио уходит, чтобы приняться за чтение и писать дальше.
ХУАНА. Не понимаю, чего ты добиваешься.
ХЕРМАН. Хочу научить его.
ХУАНА. Чему научить?
ХЕРМАН. Литературе. А через литературу многому другому.
ХУАНА. Литература ничему не учит.
ХЕРМАН. Вот как?
ХУАНА. Вот тебе пример: «Писец Бартлби» Германа Мелвилла. Эта книга была в кармане у фаната, который убил Джона Леннона. Интересно, чему литература научила этого психа?
ХЕРМАН. У убийцы Джона Леннона была «Над пропастью во ржи».
ХУАНА. Какая разница! Главное – что литература ничему не учит. Она не делает нас лучше.
ХЕРМАН. Конечно, твои выставки воспитывают куда больше! Люди выходят с них высокообразованными – если, конечно, им удается найти выход.
ХУАНА. Нет, от моих выставок тоже мало пользы. Искусство в целом ничему не учит.
Клаудио сдает свою работу Херману. Тот читает их вместе с Хуаной.
РАФА. Не понимаю: почему здесь надо менять знак?
КЛАУДИО. Потому что ты перенес его на другую сторону от знака равенства.
РАФА. А раньше что было?
КЛАУДИО. Раньше ты не складывал. Раньше «икс» нужно было умножать.
РАФА. Как умножать?
КЛАУДИО. На три.
Рафа безнадежно смотрит на задачу. Неожиданно в комнату стремительно входит мужчина в броском спортивном костюме.
РАФА-ОТЕЦ. Ты, наверное, Карлос?
КЛАУДИО. Клаудио.
РАФА-ОТЕЦ. Молодцы, парни! Так держать! Работать в команде. Я пасую тебе, когда ты под кольцом, ты пасуешь мне, когда меня никто не опекает. Кстати, сегодня будут показывать матч «Гризли» против «Клипперс», в записи. Рафа, может, пиццу закажем? Не хочешь остаться посмотреть… Клаудио?
КЛАУДИО. Хорошо.
РАФА-ОТЕЦ. Но дело прежде всего – поняли? Делу время, потехе час. Пойду душ приму.
КЛАУДИО. И Рафа-отец уходит принимать душ, в то время как Рафа-сын возобновляет свою битву с «иксами». Их обоих зовут Рафа. Через час мы втроем – Рафа, Рафа и я - сидим на диване и едим пиццу «Четыре сезона», а «Гризли» тем временем громят «Клипперс», к вящей радости обоих Рафа. В команде «Клипперс» играет кореец, и это дает Рафе-отцу повод начать рассуждать о Китае.
РАФА-ОТЕЦ. Есть два типа китайцев…
КЛАУДИО. Он ездил в Китай в командировку на неделю, десять лет назад. С тех пор туда не возвращался, но говорит о китайцах так, будто они для него – открытая книга.
РАФА-ОТЕЦ. Худшее, что ты можешь сказать китайцу…
КЛАУДИО. На второй минуте второго периода Гасоль зарабатывает три очка, и оба Рафы теряют голову от радости. На четвертой минуте Эстер тоже садится смотреть с нами игру, но ей так и не удается заинтересовать себя происходящим на экране: на седьмой минуте она открывает двести пятнадцатый выпуск журнала «Дом и сад», и ее глаза скользят по роскошно обставленному особняку в викторианском стиле, по голландской мельнице, переделанной под жилье, по дому Кэтрин Зета-Джонс на Майорке и по многим другим домам, которых у нее самой никогда не будет. Она берет бумагу и карандаш и начинает делать набросок будущей перепланировки дома. У нее целая папка с такими эскизами, она целыми днями сидит дома, но дом ей не нравится, и она решительно настроена его переделать, хотя знает, как раздражает, когда вокруг тебя целыми днями снуют рабочие. На десятой минуте она начинает кусать карандаш, уставившись в пространство, и размышлять над вопросом всей своей жизни: куда втиснуть еще один туалет? На двенадцатой минуте Рафа-отец предлагает купить плазменный телевизор. На пятнадцатой Гасоля удаляют за пять персональных замечаний, что крайне возмущает обоих Раф: они стоя аплодируют ему, когда он покидает площадку. Он этого вполне заслуживает, его вклад в игру устрашает: тридцать очков, семь пасов и четыре овладения мячом после отскока. На шестнадцатой минуте звонит мобильник Рафы-отца. Он смотрит на часы и с большой неохотой отвечает.
РАФА-ОТЕЦ. (В телефон) Алло… Да уж слышу… А у врача был?... Кто – Хуанито?... Во сколько он прилетает?... (Берет у Эстер карандаш, чтобы записать) БА0423, десять пятнадцать, второй терминал… Табличку с его именем… Окей… Хуанг Ли, через «Х»… Но он же говорит по-английски?... Так… Отель Конвенсьон… Как думаешь, ему понравится испанская кухня?... Нет, ты не беспокойся, отдыхай… Не за что, старик, не за что… (Убирает телефон, обращается к Эстер) Мне нужно съездить в аэропорт кое-кого встретить.
ЭСТЕР. Как - сейчас? Вот досада…
РАФА-ОТЕЦ. Делу время, потехе час! А потом надо будет отвезти его поужинать. Хотя, может, и нет, тогда вернусь через пару часов.
ЭСТЕР. Какой-то китаец?
РАФА-ОТЕЦ. Да, он прилетает продлить с нами контракт. Мариано должен был сам встречать, но у него грипп.
ЭСТЕР. Во сколько самолет?
РАФА-ОТЕЦ. В четверть одиннадцатого.
ЭСТЕР. Времени достаточно.
КЛАУДИО. Он садится смотреть конец игры, но явно нервничает и не получает никакого удовольствия. Через какое-то время он уходит переодеваться.
РАФА-ОТЕЦ. Не знаю, в чем ехать. В офисном или в чем-то попроще?
КЛАУДИО. Он уезжает встречать китайца. Как только он выходит за дверь, команда «Клипперс» начинает набирать обороты и на последней секунде выходит вперед благодаря судейской ошибке.
ЭСТЕР. А кто выиграл?
КЛАУДИО. Продолжение следует».
ХУАНА. Он дразнит тебя. Вторая версия получилась еще более жестокой. Ты пытаешься его научить, а он решил тебя проучить.
ХЕРМАН. (Обращается к Клаудио) И что дальше? Будем смотреть, как они сплетничают о соседях? Мы уже установили, что средний класс погряз в обывательщине. Всем известно, что средний класс уродлив, банален и глуп. Русская аристократия отличалась теми же чертами, но, тем не менее, Толстому удалось написать «Анну Каренину». А Достоевский? Знаешь, в чем секрет Достоевского? В том, что он умел превратить самых вульгарных людишек в незабываемых персонажей! Но, конечно, если ты хочешь стать карикатуристом… Ты ведь этого хочешь, да?
КЛАУДИО. Вы сказали, чтобы я к ним присмотрелся поближе. Но чем ближе, тем хуже! Я просто описываю то, что вижу.