Пауза.
ХЕРМАН. Тебе уже необязательно там находиться, чтобы писать. Включи воображение.
КЛАУДИО. Я пробовал, ничего не получается. Мне нужно их видеть. В общем, вы сами знаете, где нужно искать: в учительской, или в кабинете математики, или в копировальной. Если не хотите, чтобы меня выставили за дверь.
РАФА-ОТЕЦ. Пятерка! Видишь, как можно всего добиться, если по-настоящему захотеть?
Рафа и Рафа-отец хлопают друг друга по рукам, как баскетболисты при попадании в корзину.
РАФА-ОТЕЦ. Просто невероятно! А что у тебя, Клаудио?
КЛАУДИО. Четверка.
РАФА-ОТЕЦ. Тоже неплохо. Но пятерка! Это нужно отметить. Мама уже знает? Эстер! Он принес пятерку по математике!
Рафа и Рафа-отец хлопают друг друга по рукам.
КЛАУДИО. Моя четверка кажется им тоже приемлемой, и на меня начинают смотреть как на еще одного члена команды. Мне даже предлагают сыграть с ними в баскетбол.
РАФА. Мы с ребятами играем по субботам, с шести до восьми.
РАФА-ОТЕЦ. Давай, решайся. Мы не очень жестко играем.
КЛАУДИО. Я отвечаю, что у меня другие планы. По мере того, как я удаляюсь от их дома, я пытаюсь представить себе, что это я перебрасываюсь мячом с моим отцом и пытаюсь попасть в корзину. Нет, у меня не получается даже на минуту вообразить, что я играю в мяч с отцом. Тем не менее, именно этим они занимаются каждую субботу. Рафа-сын и Рафа-отец. Они радуются, когда мяч залетает в корзину, и делают горестные лица, когда не попадают. А она? Чем в это время занимается она? В половине шестого в субботу я сижу в парке на скамейке, откуда я подглядывал за ними все лето. Без четверти шесть мне видно, как баскетболисты выходят из дома. Ровно в шесть я нажимаю кнопку звонка, и ужасающая банальность его мелодии меня уже не удивляет. Дверь открывается, и на пороге стоит она – женщина, которой очень скучно жить на свете.
ЭСТЕР. Ты все-таки передумал? Они только что ушли. Давай я позвоню, чтобы они за тобой вернулись.
КЛАУДИО. Нет, не нужно звонить. Просто я вчера забыл учебник. По математике.
ЭСТЕР. Я не видела. Но ты проходи и сам поищи.
КЛАУДИО. Она провожает меня в комнату Рафы. Учебник, естественно, нигде не отыскивается.
ЭСТЕР. В понедельник спрошу у Элианы, может, она видела.
КЛАУДИО. У моей мамы были похожие, говорю я, указывая на ее серьги. Она нас бросила, когда мне было девять лет. Она терпеть не могла моего отца. Наверное, она и меня терпеть не могла. Мои слова производят сильное впечатление. Этот трюк никогда меня не подводит: стоит рассказать о матери, и люди тут же чувствуют ко мне расположение. Как будто ниточка протягивается. Каждый хочет как-то компенсировать мою утрату. Каждый хочет стать моей матерью.
ЭСТЕР. Хочешь колу?
КЛАУДИО. Я пью колу в гостиной. Она пьет Мартини. Мы разговариваем о Рафе, о математике, о том, с каким трудом она ему дается. Сама она изучала право.
ЭСТЕР. Я бросила учебу, когда появились дети. Но теперь они выросли, и я хочу досдать три предмета, которых мне не хватает для диплома.
КЛАУДИО. В восемь я решаю, что на сегодня хватит. Мы продолжим в следующую субботу. В коридоре я останавливаюсь полюбоваться акварелями Пауля Клее: “Zerstörung”, “Unterbrechung”, “Hoffnung”, “Rettung”.
ЭСТЕР. Красивые, правда?
КЛАУДИО. Никто из них не говорит по-немецки. Они сами не знают, что висит у них в доме. Картины были куплены, потому что подходили под цвет стены. Когда стены перекрасят, они купят новые. А эти ангелы ужасны.
ЭСТЕР. Правда? Мне даже в голову не приходило. Значит, тебе они напоминают ангелов?
КЛАУДИО. Они похожи на ангелов, нарисованных ребенком. Крылья, будто когти. Они не летят, их просто несет ветер. “Zerstörung” значит разрушение. “Unterbrechung” – прекращение. “Hoffnung” – надежда. “Rettung” – спасение. Я выхожу из дома в восемь десять и остаюсь в парке, пока в половине девятого не возвращаются оба Рафы. Они выглядят очень довольными, так, будто они выиграли матч. (Продолжение следует).
ХУАНА. Это плохо кончится. Вот увидишь.
ХЕРМАН. (К Клаудио) Ты соображаешь, что делаешь?
КЛАУДИО. Вы сказали, что действие должно развиваться. Персонаж чего-то очень хочет, но у него на пути возникают препятствия. Конфликты. Чтобы читатель задавал себе вопрос на миллион долларов: а что дальше?
ХЕРМАН. И на чем ты намерен остановиться? Какой будет следующий шаг? Назначить ей свидание в придорожном мотеле?
КЛАУДИО. Нет. Только в доме. Все должно происходить только в этом доме.
ХУАНА. Ты должен остановить этого ненормального, пока бомба не взорвалась. Только представь себе, что по какой угодно причине - не знаю, может, у них матч отменят или еще что-то – отец и сын вернутся домой и застанут их на диване. Мать и приятеля.
ХЕРМАН. Тут про диван ничего нет. Диван ты сама выдумала.
ХУАНА. Неважно. В гостиной, с Кока-колой и Мартини. Рафа его убьет.
ХЕРМАН. Который? Отец или сын?
ХУАНА. Оба. Они его просто убьют.
ХЕРМАН. То есть, ты хочешь сказать, что принимаешь это всерьез. Но ведь и младенцу понятно, что половина здесь – вымысел. Он это придумал.
ХУАНА. Придумал?
ХЕРМАН. Это же его собственный ремейк фильмов вроде «Выпускника» с Дастином Хоффманом - или «Бунтаря без идеала» с Джеймсом Дином…
ХУАНА. Если он все придумал, то у него очень хорошо получилось. Очень правдоподобно.
ХЕРМАН. У него настоящий талант. У меня никогда не было такого ученика. Я, конечно, не хочу, чтобы он что-то о себе возомнил, но уверяю тебя, у хорошего наставника из этого мальчика может получиться… Когда я говорю на уроках, мне часто кажется, что только он один слушает. Только он меня понимает.
ХУАНА. Только он?
ХЕРМАН. Из всех учеников.
ХУАНА. Рафа тоже твой ученик. Разве за него ты не чувствуешь никакой ответственности?
ХЕРМАН. Чувствую, конечно.
ХУАНА. Я понимаю, тебя пьянит мысль о том, что ты открыл нового Франца Кафку и что именно ты его учишь его ремеслу. Не знаю, Кафка ли он. Единственное, в чем я уверена – добром это не закончится. В таких случаях обычно все оказываются в проигрыше.
ХЕРМАН. (Обращается к Клаудио) На мой взгляд, ты сам не знаешь, во что ввязываешься. Что это, черт побери? Сатира на средний класс? Сентиментальная хроника? «Бильдунгсроман»?[1]
КЛАУДИО. Что?
ХЕРМАН. Разве ты не знаешь немецкого? А все эти твои “Zerstörung”, “Rettung”…?
КЛАУДИО. Я у отца спрошу. В молодости он жил в Берлине. Это он мне рассказал, кто такой Пауль Клее.
ХЕРМАН. Пусть отец объяснит тебе, что «Бильдунгсроман» - это роман, в котором описывается нравственное формирование молодого человека. Мне казалось, у тебя речь именно об этом – о переходе от детства к зрелости. Но теперь я вовсе не уверен, что это так. Ты-то сам знаешь, что делаешь?
КЛАУДИО. То, что вы мне говорите, господин учитель.
ХЕРМАН. Я тебе не говорил, чтобы ты флиртовал с женщиной, которая тебе в матери годится. И не называй меня «господин учитель». (Пауза) У тебя четверка по математике. Отец, наверное, гордится тобой. Но по остальным предметам дела у тебя не так хороши. Ты уже несколько дней носа не кажешь на уроки истории. И с английским то же самое. Почему ты прогуливаешь английский?
КЛАУДИО. Не вижу никакого смысла.
ХЕРМАН. А историю?
КЛАУДИО. Еще меньше.
ХЕРМАН. Куда ты ходишь, когда прогуливаешь занятия?
КЛАУДИО. В библиотеку. Писать.
ХЕРМАН. А твой отец знает?
КЛАУДИО. Отец все знает.
ХЕРМАН. И что он об этом говорит?
КЛАУДИО. Ничего не говорит.
ХЕРМАН. Я хотел бы с ним познакомиться. Попроси его зайти ко мне.
КЛАУДИО. Мой отец не персонаж этой истории. И вообще он не выходит из дома.