Клаудио дает пачку исписанных листов Херману, а тот дает ему книгу. Клаудио уходит ее читать. Херман убирает листы в портфель и идет домой. Целует Хуану. Как только Херман выходит из комнаты, Хуана открывает его портфель, роется в нем, достает сочинение Клаудио и начинает читать. То, что она читает, ей явно не нравится. Херман застает ее за чтением.
ХУАНА. Что больше всего меня возмущает…
ХЕРМАН. Вот как? Возмущает?
ХУАНА. …это то, как он обращается с бедным Рафой.
ХЕРМАН. Ну почему же? Он занимается с ним математикой, тот даже пятерку получил. Больше всех достается матери. Целый час она висит на телефоне со своей подругой Кончей, обсуждая цену квадратного метра чего-то – может, занавесок? Прекрасная тема: сколько стоит один квадратный метр! Господи, ниспошли нам хоть немного метафизики!
Достает с полки книгу.
ХУАНА. Ты даешь ему «Волшебную гору»? Не рановато? Ему же всего семнадцать.
ХЕРМАН. Я прочел ее в четырнадцать.
ХУАНА. Я бы дала ему «Трех мушкетеров». Авось дело сдвинулось бы с мертвой точки. А то у него столько бессмысленного диалога, столько болтовни, и при этом ничего не происходит. История начинает напоминать немного … театр абсурда, что ли… Мать висит на телефоне, а отец настраивает новый плазменный телевизор, пока сын читает ему инструкции… по-французски! Потому что они не смогли найти никаких других, хотя французского никто не знает… То есть, он хочет показать читателю, что их жизни абсурдны? Они же «нормальная семья»!
ХЕРМАН. А где ты видела «нормальные семьи»? По-моему, сама концепция семьи ненормальна, даже чудовищна.
ХУАНА. Его почерк меняется. Уже не такой детский. Видно, потому что он много пишет.
ХЕРМАН. У нас уже где-то страниц пятьдесят.
ХУАНА. Надеюсь, у тебя хватит ума ничего не публиковать. Или посылать на какой-нибудь конкурс, или еще куда-то. Нельзя этого делать.
ХЕРМАН. Однако это лучше всего того, что сегодня публикуется. (Обращается к Клаудио, держа в руке сочинение) Живые диалоги, нестандартные ситуации… Все, как в тысячах телесериалов. Ты об этом мечтаешь? Сочинять сериалы для телевидения? Тебе было лень писать, это сразу чувствуется. Я обвел красным избитые фразы: двенадцать клише на три страницы. Рекорд! «Гримаса нетерпения исказила его лицо». До тебя этим выражением пользовались миллионы писателей. Слово «жалкий» используется трижды. А по-моему, жалок тот, у кого такой скудный словарный запас. И вот еще что: ты стремишься рассказывать абсолютно все. Нужно верить в читателя, пусть он сам додумает. Избегай описаний душевного состояния персонажей; сделай так, чтобы о нем можно было догадаться по их поступкам. Дальше. Меня по-прежнему беспокоит Рафа – Рафа-сын. Каждый персонаж должен быть незаменимым, чтобы без него нельзя было обойтись. А Рафа существует лишь как фон для Клаудио. И не только он: Эстер и Рафа-отец тоже подавляются голосом рассказчика. Но ты не очень интересен. Отойди в сторону и позволь нам разглядеть остальных. Эта сцена должна начинаться, когда отец входит с огромной коробкой, на которой написано “Made in China”, и заканчиваться словами Клаудио, когда он остается наедине с Эстер: «В день, когда ушла моя мать, отец вышвырнул телевизор в окно». В этом секрет удачной сцены: ты ведешь спокойное повествование, а потом неожиданно наносишь удар. Вот эта фраза очень хороша, это лучшее из всего, что ты написал, но она здесь не к месту. А последний абзац – сплошная болтовня. Ты пытаешься подражать Эдгару По, но все это не стоит ни одной его запятой.
Зачеркивает абзац в сочинении и возвращает Клаудио листы, испещренные красными пометками.
КЛАУДИО. Если вы знаете, как это нужно делать, то почему не пишете сами?
ХЕРМАН. Я пробовал. Давно. Пока не понял, что недостаточно хорош. Ты тоже пока недостаточно хорош, но из тебя может выйти толк. У тебя есть талант. Если ты будешь уважать свой талант, то в один прекрасный день станешь настоящим писателем.
Пауза.
ХЕРМАН. Есть нечто, о чем мы еще не говорили. До сих пор мы избегали этого вопроса, но больше откладывать нельзя. Это заглавие. Потому что заглавие обязывает. Заглавие – это своего рода договоренность с читателем, оно сразу дает ему представление о том, что ему предстоит оценить, на что обратить внимание: «Война и мир», «Братья Карамазовы»… Как насчет «Мальчик с последней парты»?
Пауза.
КЛАУДИО. Я думал, может, «Мнимые числа»?
Пауза.
ХЕРМАН. В заглавии не должно быть особой литературы, оно не должно восполнять отсутствие литературы в самом произведении. «Преступление и наказание», «Дядя Ваня»…
КЛАУДИО. Мне нравится «Мнимые числа».
ХЕРМАН. Давай на сегодня закончим, я вижу, ты устал. Сегодня утром ты заснул на уроке. Было так скучно?
КЛАУДИО. Я всю ночь писал.
Дает новые листы Херману. Херман дает ему «Волшебную гору».
КЛАУДИО. Может, нам стоит встречаться еще где-нибудь. А то ребята из класса начинают болтать. Зачем, мол, этот задерживается каждый день после урока? У них слишком богатое воображение.
Уходит. Херман читает новое сочинение.
КЛАУДИО. Они так счастливы из-за пятерки, что оставляют меня ужинать. Первое готовит отец: суп, которому он научился в Китае.
РАФА-ОТЕЦ. У них все идет в ход. В одном ресторанчике у Великой стены нам дали что-то вроде отбивной, маленькой такой, только было непонятно, мясо это или рыба. Очень вкусно! И знаете, что это было? Перепонка утиной лапы!
РАФА. У нас в классе две китаянки.
КЛАУДИО. А у Кафки есть рассказ, который называется «Как строилась китайская стена». Мне Херман давал почитать, наш литератор.
ЭСТЕР. Рафа говорит, он какой-то странный. Мрачный.
КЛАУДИО. Элиана вносит второе. Эстер сердито смотрит на нее. Элиана уходит с грудой грязных тарелок.
РАФА-ОТЕЦ. В чем дело?
ЭСТЕР. Она знает, в чем дело.
РАФА-ОТЕЦ. И…?
ЭСТЕР. Помнишь мой замшевый пиджак? Я положила его в пакет вместе с другими вещами для церкви, чтобы отдать бедным. А в воскресенье мы с Кончей были в центре и столкнулись там с Элианой, и тут я вижу, что Элиана…
Входит Хуана. Херман отрывается от сочинения и смотрит на нее.
ХУАНА. Я думала, ты за мной зайдешь, и мы вместе пообедаем.
ХЕРМАН. У нас полдня ушло на обсуждение имен персонажей. Мне лично имена Эстер или Рафа ни о чем не говорят. К тому же идет постоянная путаница, где сын, а где отец. Но ты бы видела, как он уперся: «Их зовут именно так!»… Что-то случилось?
ХУАНА. Утром подхожу к галерее, а там вывеска: «Сдается в наем». Я, естественно, им звоню и напоминаю, что они мне обещали месяц. Не знаю, кто из них подошел, Росарио или Эухения, никогда их не различаю, - в общем, она сказала, что все правильно, и что у меня есть время до 30-го. Но ведь они уже объявление повесили!
ХЕРМАН. Это чтобы оказать на тебя давление. Но ты не обращай внимания, просто занимайся своим делом. У них с тобой договоренность.
ХУАНА. Может, проблема не в том, что я выставляю. Сколько раз я говорила Бруно, что нужно поменять название. «Лабиринт Минотавра»! Люди не знают, что это: художественная галерея или еще бог знает что – и просто проходят мимо. Вот, смотри: что скажешь?
Достает что-то из коробки.
ХЕРМАН. Похоже на сумку.
ХУАНА. Это и есть сумка. Африканские народные промыслы. Еще есть рюкзаки, портмоне, кошельки…
ХЕРМАН. Красиво.