ХУАНА. Серьезно? Ушам своим не верю!
ХЕРМАН. Почему? Это действительно красиво.
ХУАНА. Только я не хочу превращаться в продавщицу.
ХЕРМАН. А что в этом плохого? Продавцы хотя бы точно знают, что продают: триста грамм чечевицы, два метра шерсти, кожаный рюкзак… Знают, что по чем.
ХУАНА. Нет, ушам своим не верю.
Откладывает сумку и садится читать сочинение вместе с Херманом.
ЭСТЕР. Так вот, в воскресенье мы с Кончей были в центре и там столкнулись с Элианой, и на ней был тот пиджак. Конча сразу его узнала: «Разве это не твой пиджак?»
РАФА-ОТЕЦ. Ну и что такого? Ведь у нее был выходной.
ЭСТЕР. Рафа, ты меня вообще слушаешь? Это был мой пиджак. На ней.
РАФА-ОТЕЦ. Наверное, она решила, что он тебе больше не нужен. Раз ты и так собиралась его отдать…
ЭСТЕР. Ты что, совсем ничего не понимаешь?
РАФА-ОТЕЦ. Не понимаю, почему ты придаешь этому такое значение. Он же все равно тебе не нужен.
ЭСТЕР. Важны нюансы.
РАФА-ОТЕЦ. Так поговори с ней. Скажи, что тебе это не понравилось.
ЭСТЕР. Я бы предпочла, чтобы ты с ней поговорил.
РАФА-ОТЕЦ. Ладно. Только после ужина.
КЛАУДИО. За ужином ему не по себе: он нервничает, явно не получает никакого удовольствия от еды и, наконец, идет на кухню поговорить с Элианой. Когда он возвращается, его мясо уж остыло. В девять он включает телевизор, чтобы посмотреть новости.
ЭСТЕР. Старый лучше показывал.
КЛАУДИО. Первое, что мы видим – это как во Франции молодые ребята поджигают автомобиль.
РАФА-ОТЕЦ. У этих парней нет перспектив. Перед ними закрыли все двери. И таким образом они выражают свой гнев против системы, которая вычеркнула их из жизни.
КЛАУДИО. Рафа – член «Амнисти Интернэшнл», Эстер – «Врачей без границ» и еще какого-то движения против опытов над животными, куда ее записала подруга Конча. После новостей спорта Рафа-отец выходит на террасу покурить. Я иду вместе с ним. До сих пор мне не доводилось смотреть на парк отсюда. Летом я много раз видел, как они втроем ужинали на террасе, а теперь я сам стою здесь и могу наблюдать за парком из дома. В свете фонарей я узнаю пьяницу, который пытается напоить уток, наркоманов, африканцев. Рафа-отец пробегает в этом парке каждый вечер пять километров, но сегодня его мысли где-то очень далеко. Может быть, в Китае.
РАФА-ОТЕЦ. Люди боятся Китая. Но у нас там огромные возможности. Ведь Китай – это…
КЛАУДИО. Слышно, как хлопнула входная дверь. Через некоторое время на террасе появляется Эстер.
ЭСТЕР. Нет, ты это видел? Элиана ушла. Просто собрала чемодан и ушла.
РАФА-ОТЕЦ. Как ушла?
ЭСТЕР. Даже не попрощалась.
РАФА-ОТЕЦ. Но я ей ничего такого обидного не говорил про пиджак. Она не могла из-за этого уйти.
ЭСТЕР. Она его оставила на кухне. Могла, по крайней мере, попрощаться с Рафой.
КЛАУДИО. С террасы мне видно, как Элиана идет по улице с чемоданом. (Продолжение следует).
Пауза.
ХЕРМАН. Вся эта суета вокруг пиджака… Что нового она добавляет к нашей интриге? Если эту сцену убрать совсем, разве мы что-нибудь теряем? Разве что… Может, Клаудио пытается сблизиться с Рафой-отцом? Да, именно так. Он пытается сойтись с ним поближе.
КЛАУДИО. Я? С этим типом?
ХЕРМАН. И это может спровоцировать реакцию со стороны Рафы-сына. До сих пор это был самый бесконфликтный персонаж. Ты сам посмотри: весь вечер он помалкивает, будто воды в рот набрал. Сразу видно, что ты не знаешь, куда его пристроить. Так что, Клаудио, у тебя с ним серьезная проблема.
Пауза. Клаудио поворачивается к Рафе, внимательно на него смотрит. Наконец, достает бумагу и ручку и начинает писать. Рафа и Клаудио садятся за стол, за которым обычно занимаются.
РАФА. Он меня будто голышом выставил. Меня в жизни так не унижали!
КЛАУДИО. Хватит уже. Забей на этого козла и соберись. Семь икс в квадрате плюс шестнадцать игрек в квадрате равняется сто двенадцать. Даже без чертежа тебе должно быть ясно, что это эллипс. Ты видишь, что это эллипс?
РАФА. Кажется, да, по-моему.
КЛАУДИО. То есть как это «по-твоему»? Это эллипс, потому что здесь стоит такой знак. Если знак поменять, то что получится?
Пауза.
КЛАУДИО. Гипербола! Но раз здесь этот знак, у нас эллипс. Давай теперь найдем его фокусы. Что нужно для этого сделать в первую очередь?
РАФА. Он меня будто голышом выставил перед всем классом.
ХЕРМАН. Что-то он уж слишком переживает.
КЛАУДИО. Вы зря так с ним. Не надо было продолжать, когда все начали ржать. Надо было остановиться, когда ребята стали смеяться, а вы как будто еще больше завелись.
ХУАНА. Ты сказал Рафе что-то обидное? Ты можешь быть таким язвительным!
ХЕРМАН. Я только исправил его синтаксические и концептуальные ошибки.
РАФА. Хотел бы я видеть, что бы он сам сделал на моем месте. Наверняка вышиб бы такому учителю мозги. Вышиб мозги и сжег машину.
КЛАУДИО. У него нет машины.
РАФА. Значит, вышиб бы мозги.
КЛАУДИО. А ты можешь сделать кое-что покруче. Напиши в школьный «Факел». Расскажи, как все было и что ты об этом думаешь.
ХЕРМАН. Ты подбиваешь его написать статью против меня?
ХУАНА. Но ведь ты главный редактор! И сам же собираешься публиковать его выпады против тебя?
ХЕРМАН. Зависит от того, как это будет написано.
ХУАНА. Но выступать против преподавателя…
ХЕРМАН. Каждый имеет право написать в «Факел».
ХУАНА. Да, но не что попало. Надеюсь, нельзя писать ничего расистского, или оскорбительного для женщин, или нападать на кого-то. В любом случае это не место для обсуждения методов кого-то из преподавателей.
ХЕРМАН. Я не собираюсь подрывать авторитет «Факела». Никто не сможет обвинить меня в цензуре. Мы печатаем все: и школьные новости, и фотографии из поездок в конце учебного года, и заметки об учителях, вышедших на пенсию, и юмор, и подборки пошлых стишков и глупых рассказов. Нет, никакой цензуры!
ХУАНА. Почему бы тебе не поговорить с Рафой? Чтобы как-то разрядить обстановку. Даже ради его блага, пока он не ввязался в какую-нибудь историю.
ХЕРМАН. Но ведь мне якобы ничего не известно ни о какой статье. Ведь предполагается, что я и понятия не имею о том, что описывает Клаудио.
КЛАУДИО. Знаешь, как надо назвать статью? «Чистая доска».
РАФА. «Чистая доска». Супер.
КЛАУДИО. Но сначала давай добьем математику. Надо рассчитать фокусы вот этих эллипсов. (Пишет уравнения, а Рафа пытается их решить) Я отправляюсь на очередной обход дома. В гостиной на книжных полках у них есть неплохие книги, они расставлены по размеру. На одной полке стоят фотоальбомы с этикетками по годам: 2004, 2003… Я открываю 1989 – год, когда родился Рафа. На первой фотографии Марта, любимая сестричка, держит младенца на руках. Мне пора взглянуть, как дела у Рафы, и я возвращаюсь в его комнату. Даю подсказку ко второму эллипсу и возобновляю свой обход. Захожу в кабинет Рафы-отца. На столе компьютер. Нет, я не собираюсь его включать. В первом ящике стола степлер, тюбик клея и папки: «Игрушки. Проект Бьянджан», «Бижутерия. Проект Хунхин»… Во втором – документы на дом, квитанции штрафов, разложенные по датам, рентгеновский снимок, пачка открыток от Марты, последняя из которых трехлетней давности.
Я разглядываю рентгеновский снимок на свет: похоже на позвоночник. За моей спиной слышится шум. Я оглядываюсь: это Люба. После ухода Элианы дом стал похож на зону стихийного бедствия, пока не появилась Люба. Она выросла при коммунизме, так что теперь делает вид, что не видит меня, и продолжает подметать коридор. Позвоночник, похоже, женский. Да, точно, женский. Я выхожу из кабинета. Следующая дверь – спальня родителей. Кровать. На ночных столиках лежат книги, которые они действительно читают. У нее – «Формула счастья. Стань своей лучшей подругой». У него – «Кто забрал мой сыр? Как приспособиться к постоянным переменам в окружающем мире». Дальше шкаф. Семь пар женских туфель. Дверь в ванную комнату. Там висит шкафчик с бритвенными принадлежностями, кремом от порезов, таблетками от гриппа, Эффералганом УПСА, Фенозепамом… Я душусь одеколоном Рафы-отца и возвращаюсь к сыну. Третье уравнение у него не получается. Потому что это не эллипс. Это гипербола.