– На мой взгляд, полная лабуда, но Дейзи это без разницы. Она помешана на деньгах, вот в чем дело.
– И на мужчинах, – добавила Дейзи.
– Ей плевать, что так я могу загубить свое имя, ей деньги подавай.
– А как пьеса называется? – спросил парикмахер.
– Я хотел назвать ее «Идиоты», но Дейзи сказала, что на пьесу с таким названием никто не пойдет, и я изменил название на «Все против всех».
– А что, тоже хорошее название для пьесы, – одобрил парикмахер.
Он был уже в хорошем подпитии, но пытался держаться, и его речь становилась все более замедленной, а тон уверенным и серьезным. Чувствовалось, что подспудно он чем-то недоволен, как это бывает, когда вершина алкогольной эйфории пройдена и пьяный замечает, что силы быстро убывают и он вот-вот уснет тем одиноким сном мальчишки, который в некий праздник ждет чего-то невероятного, понимая при этом, что его мечты несбыточны.
– «Все против всех», – сказал парикмахер. – Это, что ли, про какую-нибудь драчку?
– Ну, в общем, да.
– Писатели не любят объяснять, про что на самом деле у них где-то написано, – сказала Элен.
– Да ну, Элен, какие глупости, – возразила Дейзи. – Дик очень любит поговорить о своем творчестве. Меня он просто с ума сводит, разглагольствуя об этом почти что непрерывно – утром, днем и вечером.
– Итак, значит, – вновь заговорил парикмахер, – это про какую-нибудь свалку в салуне или что-то вроде, когда все лупят всех, как бывало иногда и у нас, когда я служил в армии. Наша часть стояла тогда в маленьком городке, и туда явились моряки и попытались взять верх. Я правильно понял?
– Ну да, примерно так.
– Господи, – ностальгически проговорил парикмахер, – однажды мне там здорово наваляли. Я уж думал, там и погибну – не на войне, а в этом салуне, – и единственное, что укрепляло мой дух, так это то, что я знал: потом обо мне скажут, что я погиб как герой, и Элен все получит – и страховку, и все мои награды.
Что дальше говорила его жена и жена парикмахера, писатель слушал вполуха, а они продолжали болтать на темы, которые им ближе, – про детей, их нянь, про школы, про училок и прислугу, про цены в магазинах и тому подобное, а потом хозяин дома пошел на кухню налить себе еще, за ним увязался Чарли, и они оставались там до тех пор, пока парикмахер не начал проявлять тенденцию к тому, чтобы выпасть в осадок окончательно, и тут он говорит:
– Боже мой, Дик, ты даже не представляешь, как мне порой бывает жаль, что я не писатель, потому что я знаю столько всего, что из этого можно было бы скомстрячить балдежную книгу. Вот сесть бы да написать, вместо того чтобы корпеть в парикмахерской, пусть я и очень неплохо с этого имею. Бизнес у меня свой, за дом выплачено, Элен покупает шмотки в лучших магазинах Калифорнии – у нее есть платья даже от Маньина и Рэнсохоффа, по сотне долларов, прикинь? – кое-какие деньги у меня отложены и для детей… ну, то есть на образование, ты ж понимаешь, но я не об этом, я о том, что, если бы мне написать толковую книжку, не надо было бы скакать на цирлах в парикмахерской и всяких полудурков развлекать разговорами. Сидел бы с понтом за столом в кабинете, писал книжки…
Перешли в гостиную, где Чарли распорядился:
– Все, Зайка, старому папе пора в кроватку. А тебе, Дейзи, – ну, и Дику, конечно, – мы очень благодарны за приглашение. Утром у меня будет дикое похмелье, но это того стоило. Давно так не смеялся. Может, и вы нас навестите – ну, скажем, в воскресенье вечером?
– Конечно, – отозвалась жена писателя с присущей ей простодушной непосредственностью.
– Мы постараемся, – сказал ее муж. – В пятницу Дейзи позвонит Элен, уточнит окончательно.
– О’кей, – подвел итог парикмахер. – Открою по такому случаю бутылочку виски «Блэк лейбл».
Через минуту они ушли, писатель хмыкнул и говорит:
– Все-таки не стоило бы тебе приглашать кого ни попадя, да еще и прямо так, с бухты-барахты, как это получилось сегодня. Ведь ты могла бы сказать: приходите, например, послезавтра, чтобы я мог как-нибудь из этого вывернуться, разве нет?
– Мне казалось, тебе понравилось, – сказала женщина.
– В принципе – да, но я умираю с голоду, пьян в стельку, от скуки совсем одурел, а вечер разбит напрочь, да еще ты тут такая сногсшибательная красавица…
Женщина на это ничего не ответила. Выключила везде свет, оставив маленький внизу, а потом расстегнула молнию на платье и заулыбалась; мужчина тоже начал раздеваться.
– Посмотрим, каким ты у меня дурачком-то сейчас станешь, – сказала женщина, расставила руки и начала медленно пританцовывать. – Или не надо?