- Я это сделаю, но не сомневаюсь, что время у него будет. Лена говорит, что он полон желания встретиться с вами и оказать помощь. Как и она сама. Она шведка, так что и она искренне заинтересована. Из-за Гетеборга…
- Что он преподает, ее профессор - политологию?
- Биологию.
- Биологию?
- Совершенно верно. Сейчас я должен бежать, но завтра мы встретимся.
- Я позвоню. Благодарю вас, Клаус. Пока.
Он повесил трубку.
Слишком много. Симметричный рисунок событий начинает менять очертания.
Профессор биологии?
***
Зейберт испытал облегчение при известии, что ему не придется преподносить новости Менгеле, и в то же время он чувствовал, что слишком легко соскочил с крючка: его долгая связь с Менгеле и его искреннее восхищение его поистине незаурядным талантом требовали, чтобы он предложил ему хоть какое-то объяснение отзыва людей, которое успокоило бы его и, кроме того, чтобы представить себя в наилучшем свете. Он хотел гораздо полнее, в деталях и красках, описать ту жаркую битву с Руделем, Шварцкопфом и прочими, о которой Острейхер только упомянул. Весь уик-энд он пытался засечь Менгеле по рации, но потерпел неудачу; рано утром в понедельник он сам вылетел в его лагерь, прихватив с собой в полет шестилетнего внука Ферди и взяв с собой новые записи «Валькирии» и «Гибели богов».
Посадочная полоса была пуста. Зейберт сомневался, чтобы Менгеле решил остаться в Флорианополисе, но, возможно, он решил провести день в Асунсьоне или Куритибе. Или же он просто мог послать своего пилота в Асунсьон за припасами.
Они прошли по тропинке к дому: Зейберт, прыгающий вокруг него Ферди, и второй пилот, который решил принять ванну в доме.
Вокруг не было никого - ни слуг, ни охраны. Барак, дверь которого дернул второй пилот, был закрыт, как и строения для прислуги, но на их окнах были опущены жалюзи. Зейберт ощутил растущее беспокойство.
Задняя дверь основного строения была закрыта, как и парадная. Постучав, Зейберт замер в ожидании. На крыльце лежал игрушечный танк; Ферди нагнулся поднять его, но Зейберт резко остановил его: «Не трогай!», словно от игрушки могла передаться какая-то инфекция.
Второй пилот выбил одно из окон, локтем выставил острые остатки стекла и осторожно пролез внутрь. Через несколько секунд он открыл и распахнул двери.
Дом был пуст, но остался в полном порядке, ничто не свидетельствовало о том, что его покидали в спешке.
В кабинете стол, покрытый стеклом, оставался точно в таком же виде, каким Зейберт видел его в последний раз; разложенные на полотенце в углу его лежали рисовальные принадлежности. Он повернулся к разлинованному графику на стене.
Она была заляпана красной краской. Пятна, напоминавшие подтеки крови, усеяли аккуратные ряды квадратиков во второй и третьей колонках. Первая колонка до половины состояла из аккуратно закрашенных пурпуром квадратиков, все остальные были решительно перечеркнуты.
Ферди, расстроенно глядя на график, сказал:
- Он вылезал за линеечки.
Зейберт не сводил глаз с изуродованного графика.
- Да, - сказал он. - За линеечки. Да.
Он кивнул.
- Что это такое? - спросил Ферди.
- Список имен, - повернувшись, Зейберт положил пластинки на стол. В центре его лежал браслет из звериных когтей. - Хехт! - позвал он и еще раз, погромче: - Хехт!
- Сэр? - слабо донесся до них голос второго пилота.
- Кончайте свои дела и возвращайтесь к самолету,
- Зейберт держал в руках браслет. - И принесите сюда канистру с бензином!
- Есть, сэр!
- Приведите с собой Шумана!
- Есть, сэр!
Рассмотрев браслет, Зейберт бросил его обратно на стол и вздохнул.
- Что ты собирается делать? - спросил Ферди.
Зейберт кивком головы показал на график.
- Сжечь это.
- Зачем?
- Чтобы никто его не увидел.
- И дом тоже сгорит?
- Да, но его хозяин больше не вернется сюда.
- Откуда ты знаешь? Он рассердится, когда увидит.
- Иди поиграй с той безделушкой снаружи.
- Я хочу смотреть.
- Делай, как тебе сказано!
- Есть, сэр! - и Ферди выскочил из комнаты.
- Оставайся на крыльце! - крикнул ему вслед Зейберт.
Длинный стол со стопками журналов он отодвинул к стене. Затем подошел к стойке с ящичками, в которых хранились досье; нагнувшись, он открыл один из них и вытащил набор объемистых папок, вслед за которыми последовало еще несколько листов. Бросив на стол, он разместил их среди стопок журналов. Грустно посмотрев на испятнанную красным стенку, он лишь покачал головой.
На столе появилось еще несколько стопок бумаг, и когда на нем больше не оказалось места, он стал открывать оставшиеся ящички и оставлять их в таком положении. Он открыл и распахнул окна.
Остановившись у памятного набора изображений Гитлера над софой, он снял со стены три из четырех снимков, внимательно рассмотрев большой портрет в центре.
Вернулся второй пилот с красной канистрой, полной бензина, и остановился в дверях.
Зейберт засунул снимки в пакет с пластинками.
- Снимите портрет, - приказал он второму пилоту.
Затем послал его осмотреть дом, дабы убедиться, что в нем никого нет и открыть все остальные окна.
- Могу я встать с ногами на диван? - спросил второй пилот.
- Мой Бог, да почему же нет? - хмыкнул Зейберт.
Стоя в почтительном отдалении, он облил бензином папки и журналы и плеснул основательную порцию и на стенку с графиком. Влажно блеснули фамилии: Хескетт, Эйзенбад, Арлен, Луфт…
Пилот снял портрет.
Зейберт вынес канистру за двери и пошел открывать остальные ящички стеллажа. Взяв лист бумаги, он скомкал его в кулаке. Вытащив черный плоский прямоугольничек зажигалки, он несколько раз чиркнул ею для надежности.
Летчик сообщил, что в доме никого нет и все окна открыты. Зейберт поручил ему прихватить с собой пластинки и все прочее, вместе с канистрой.
- Проверьте, где мой внук, - сказал он ему.
Держа зажигалку в одной руке, а комок бумаги в другой, он крикнул:
- Он с вами, Шуман?
- Да, сэр!
Он поджег кончик скомканной бумаги и отвел зажигалку за спину; помахав скомканной бумагой, чтобы пламя разгорелось, он сделал шаг вперед и, швырнув бумагу на стол, поджег стопы бумаги на нем, сразу же схватившиеся пламенем. Огонь тут же лизнул стену.
Отступив, Зейберт смотрел, как багровеет и темнеет залитый красным график. Имена, даты, линии, охваченные пламенем, исчезли в огне и копоти.
Он торопливо вышел.
Оказавшись вне пределов дома, подальше от палящего жара и треска, он остановился и обернулся; на руке Зейберга висел Ферди, второй пилот держал под мышкой раму портрета Гитлера, и у другого пилота, у ног которого стояла канистра, были полны руки.
Эстер, надев пальто и шляпку, одной ногой уже была на пороге - в буквальном смысле слова - как зазвонил телефон. Да доберется ли она когда-нибудь до дома? Вздохнув, она убрала ногу с порога, прикрыла двери и поспешила к телефону.
Оператор сказал, что звонят из Сан-Пауло и просят к телефону Якова. Эстер сказала, что герра Либермана нет в городе. Звонивший на хорошем немецком языке сказал, что мог бы поговорить и с ней.
- Да? - сказала Эстер.
- Мое имя Курт Кохлер. Мой сын Барри был…
- О, да, я знаю, герр Кохлер! Я секретарша мистера Либермана, Эстер Циммер. Есть ли какие-нибудь новости?
- Да, есть, но, увы, плохие. Тело Барри было найдено на прошлой неделе.
Эстер издала стон.
- Что ж, мы этого ждали… и никакие слова тут не помогут. Я возвращаюсь домой. С… ним.
- О! Мне так жаль, герр Кохлер…
- Благодарю вас. Он был зарезан, а потом его тело бросили в болото в джунглях. Скорее всего, с самолета.
- О, Боже…
- Я подумал, что герр Либерман хотел бы узнать…
- Конечно, конечно! Я скажу ему.
- … и кроме того, у меня есть для него кое-какая информация. Они взяли паспорт и бумажник Барри - эти паршивые нацистские свиньи - но не обратили внимания на клочок бумаги, который остался в его джинсах. Мне кажется, что он набрасывал кое-какие заметки, прослушивая диктофонную запись, и не сомневаюсь, что они очень пригодились бы герру Либерману. Не можете ли вы сказать мне, как мне с ним связаться?