Я вдруг понял – всё пустое, что случилось со мной. Что нет во мне ни грана обиды на Язвицких. Боже, нет вообще обиды и зла ни на кого в этом мире. Я любил этот портрет, эту невероятную девочку и ее родителей, всех людей вокруг. Мне хотелось плакать, молиться и благодарить судьбу за то, что живу на земле, за то, что добро все равно победит.
– Триста пятьдесят, – Виталик обернулся на толпу.
– Что?! – испугался наркоман.
– Триста пятьдесят рублей, – сонно повторил Виталик, пожал плечами. – Я всегда так беру…
И толпа ахнула, зашумела. Наркоман что-то сказал жене. Она порылась в сумочке и протянула тысячную купюру. Чувствовалось, что она хочет протянуть ее двумя руками.
– У меня сдачи не будет. – Виталик усмехнулся, будто заранее зная, что ему не поверят. – Ничего не заработал пока.
– Сдачи не надо!
– Это много!
– Это мало! Вай ме! Вы что, не видите, как мы все тут стоим?..
Они уходили единой семьей. Постепенно разошлись и люди, но перед этим многие из них благодарили художника, жали руку и трогали плечи, словно прикасались к чуду. Сожалели, что забыли хотя бы сфоткать портрет на мобильник. Странно, что никто не попросил их тоже нарисовать, наверное, чувствовали себя недостойными кисти такого мастера.
Мы пили пиво, ели остывшую еду. Он ел и пил с рассеянным и заторможенным видом. Рядом с нами сидели на заборчике две молоденькие девушки. Эмо их называют, по-моему. Вот уже второй раз подряд они громко прокручивали на телефоне песню “Агаты Кристи” и слушали с трагическими лицами.
– В этой песне хороший посыл, – сказал им Виталик.
Они разом перестали жевать и согласно тряхнули длинными челками.
– Жаль только, мелодия неоригинальная и слова идиотские.
Они посмотрели друг на дружку, молча встали и ушли.
Виталик казался раздраженным. И я подумал тогда, как бы ты не уверовал, какие бы мистические чудеса с тобою не приключались, уныние всегда побеждает и продлевает безысходную обыденность жизни до самого конца.
– Да-а…
– Чего?
– Так. Ничего.
Нам не хотелось расставаться, и мы дошли до Патриарших, а потом, переулками, до Маяковки, самое удобное метро и ему и мне. На площади гремела музыка, и реяли какие-то флаги.
– Ни фига себе сколько “несогласных”! – удивился я.
– Это акция “наших”, – криво усмехнулся Виталик. – Приурочили.
На большой сцене танцевали девчонки в шортах, а молодой парень орал в микрофон.
– Вперед, Россия! Давай, давай! – разносилось над площадью.
Казалось, что и сам Маяковский сжимает кулак в кармане и набирается сил, чтобы что-то закричать и куда-то позвать.
“Куда вперед?! Что давай? – хотелось спросить. – После двадцатого года России уже нет на картах. И ваши организаторы это знают”.
– Когда мы едины, мы непобедимы! – не унимался парень на сцене, и толпы подростков подхватывали этот крик.
– Ура-а! – подпрыгнули и заорали два подростка с проколотыми носами, а потом продолжили общение, серьезное, как у всех подростков.
– Она губу проколола! – сказал один другому. – Ну-у штанга с колечком и цепочка…
– Инновации! Прорыв! Ура! – заорали они вместе со всеми. – А теперь, когда ест или напрягается – у нее струйка брызгает из губы! Прикинь!
Многие из них курили, важно жевали жвачки, медленно и грозно полоскали рот кока-колой. По возрасту они уже могли быть нашими детьми. Было неловко за эту молодежь. За этот патриотический онанизм. И вдруг среди новых девчонок, выскочивших на сцену, я узнал Машу. Показалось, наверное? Нет, точно она. То самое хищное личико. Надо же, какой неожиданный скачок!
– Какая профанация! – зло сказал я Виталику и показал в сторону Тверской. – Представляю, с каким удовольствием лыбятся олигархи, которые сейчас там проезжают. Во вражеских лимузинах.
– Ладно! – Виталик отвернулся от сцены. – Слова-то хорошие, призывают молодежь к добрым делам. Надо делать добро, только это имеет смысл.
– Какое добро, Виталик?! Ты посмотри на них – это же карьеристы, хуже комсомольцев! Просто реальные пацаны!
– Не злись на них, надо самому стараться быть хорошим. Не делать зла.
Я пожал плечами и посмотрел в небо, там было высоко, спокойно и пресно. Виталик уверовал, ну и бог с ним, не буду спорить.
Вдруг что-то вспыхнуло и загремело.
– Свобода! Свобода! – услышал я крик и увидел парней с фальш-файерами у ограды.
Несколько милиционеров бросились на них и повалили, а затем бодро подняли и потащили к автобусам. Вдруг третий, не замеченный ими парень взметнул вверх листовки, вспоровшие воздух шумом взлетевшей стаи.