Когда мы прибежали на берег, — раздался отчальный гудок парохода, на котором мы должны были ехать.
«Гу-гу!» — прогудел он коротко, что на пароходном языке означало: «Прими сходни,[8] я поехал».
Мы бросились со всех ног на пристань. Сходни были убраны, носовая чалка[9] уже отдана, и капитан громко скомандовал с мостика:
— Отдай кормовую!
Молодой парень бежал к кормовой чалке, а мы неслись следом за ним.
— Ну давай, прыгай! — крикнул он, протягивая нам руку, и мы прыгнули с пристани на корму парохода, а парень сбросил чалку в воду.
Это был небольшой пароход, из тех, какие ходили в ближние сёла и назывались «купцами». Вся его палуба, и корма, и нос были завалены пустыми корзинами из-под яблок, и весь он пахнул яблоками, точно шёл не по воде, а по саду. На корму явился помощник капитана, и Коля важно купил у него билеты. Мы разлеглись между корзинами, стали смотреть, как бурлит под винтом вода. Пароход подходил ко всем маленьким пристаням, понемногу выгружая корзины. Мы с Колей проголодались, долго терпели, потом решили съесть один завтрак, но не удержались и съели оба: очень разыгрался аппетит от свежего ветра и яблочного духа.
Наконец мы приехали в Беленькие. Коля пошёл на ручей, в орешник — вырезать удилища, а я отправился копать червей. Я хорошо помнил места, где водились черви, и очень обрадовался, когда всё в деревне начал узнавать: там за целый год ничего не переменилось.
Мы вернулись с Колей на конторку, сели на самом носу, спустив ноги за борт, быстро смастерили и закинули удочки.
— Вот как раз тут и берутся сазаны, — сказал Коля.
Осеннее течение было тихо, поплавки относило вниз медленно, и мы перекидывали удочки очень редко. Сверху приплывали золотисто-лиловые, сизые и зелёные разводы нефти, кружились около наших лесок и ленточками уплывали дальше. Мы сидели молча. Рыба не клевала.
— Надо погодить, — сказал Коля. — Ведь сазаний клёв начинается позже.
Мы посмотрели на солнце. Оно немного опустилось.
Снизу пришёл «купец», заставленный корзинами с яблоками, добавил с пристани ещё яблок и ушёл в город. А у нас ещё ни разу не клюнуло.
— Может, ты всё сочинил? — сказал я, когда надоело перекидывать удочку.
— Я тебе расскажу, как было, — быстро отозвался Коля, будто обрадованный, что я с ним заговорил. — Мы удили здесь с папой. У нас сперва тоже не клевало, и мы собрались уходить. Вдруг у папы стало тихонько клевать, долго-долго, потом сразу как поведёт вбок! Он и подсёк. И говорит: «Это, наверное, сазан. На, — говорит, — держи удочку, я хочу, чтобы ты вытащил». Я как взял — насилу удержал. А папа говорит: «Ты сильно не дёргай, оборвёшь леску, а дай ему поводить, он устанет, тогда ты его и вытягивай». И правда, как стал он водить то в эту сторону, то вон в ту, я подумал: «Оборвёт всё на свете». Потом он немножко присмирел, я его как выхвачу прямо вот сюда и схватил руками. Красивый!
— Ну, а какой? — спросил я.
— Ты бронзу видел? Ну, такую, тёмно-золотую. Вот у него такие бока. А спинка чёрная, а животик белый. Башка толстенная, тупая, и ротик ма-аленький, и он им всё время чвакает. Так вот: чвак, чвак. Живучий!
Мне опять страшно захотелось поймать сазана, и я снова принялся перекидывать удочку. Но клёва всё не было.
Пришёл ещё один «купец», сверху, с пустыми корзинами. Коля решил купить что-нибудь поесть, потому что обеденное время уже миновало. Он принёс из пароходного буфета булок с яблоками, и только мы принялись за еду, как поплавок на моей удочке — тюк-тюк, тюк-тюрю-рюк! — пустился тихонечко приседать.
— Сазан! — шепнул мне Коля.
У меня булка выскочила из рук и — плюх в воду! Коля — толк меня в бок и шепчет:
— Ты с ума сошёл! Не подшумливай!
— Погоди, не торопись.
Тогда поплавок остановился и замер. Я осторожно потянул удочку вверх и неожиданно вытащил из воды рыбу — узенькую, длинную, вроде селёдки, и такую же серебристую и чуть вогнутую, как ножик. Когда я её выкинул на конторку, она один раз вздрогнула и сразу обмерла: глаза у неё помутнели, и чешуя стала терять блеск и синеть.
— Чехонь! — сказал я и плюнул.
В этот момент Колин поплавок тоже заплясал. Коля схватил удилище и тоже вытащил чехонь. Так и пошло: то я вытяну рыбку, то он, не успеваем закидывать удочки. Скоро мы натаскали целую кучу рыбы, и она валялась по полу конторки, сухая, бледно-синяя. Мы вымазались в чешуе, потому что чехонь линяла от одного прикосновения, но мы не обращали на это внимания: мы были рады, что начался такой весёлый клёв.