Внезапно позади нас раздался голос:
— Вы что тут нанавозили?
Мы обернулись. Над нами стоял старый усатый матрос.
— Кто вас сюда пустил? — закричал он.
— Мы, дяденька, сазанов ловим, — вежливо сказал Коля.
— Са-за-нов? — закричал он громче. — Вот я сейчас ваших сазанов!..
Неизвестно откуда у него взялась метла, и он начал изо всей силы сметать чехонь в воду.
— Убирайтесь с конторки, живо!
Мы наскоро забрали своё добро и сошли на берег.
Только тогда мы увидели, что Волга была огненно-красная, будто её зажгли со всех концов. Солнце наполовину опустилось за небосклон. Вниз по течению плыла наша чехонь худенькими животами вверх, и животы были розовые от заката. Мне стало жалко рыбу.
И вдруг я подумал: «Что теперь с нами будет?»
— Влетит нам дома, что мы пропадали, — сказал я.
Сейчас придёт «купец», мы как-нибудь словчим, сядем, — ответил Коля.
— Зачем же ловчить? Купим билеты и поедем.
— А на что ты купишь?
— Как — на что? Ты сказал, что у тебя денег хватит.
— А ты яблоки с булкой ел?
— Яблоки ел, а булка уплыла.
— Ну так что же, уплыла: всё равно я за неё заплатил.
— И не осталось ни копейки?
— Ни копейки.
Коля был встревожен, но смело смотрел на меня своими жёлтыми глазами.
Мы больше не разговаривали. Мы выбросили удилища, смотали лески и стали дожидаться парохода, изредка кидая камешки по поверхности воды и считая, сколько раз они подскочат, перед тем как утонуть. Эта игра называлась «блинчики».
«Купец» пришёл уже в огнях. Мы хотели прыгнуть с конторки на нос парохода, но показалось слишком высоко. Тогда мы пробрались к корме. Только что мы спустили ноги за конторку, как вдруг появился усатый матрос — вешать фонарь на мачту. Свет фонаря упал прямо на нас, и матрос заорал так, будто поймал мошенников:
— A-а, вы опять тут? Зайцами ехать удумали?
Мы бросились прочь и не успели сбежать на берег, как пароход загудел и отчалил. Он уходил со своими светлыми окнами и фонарями, а вокруг нас становилось темнее, темнее, и мы с Колей поняли, что пришла ночь.
— Будет ещё пароход? — спросил я.
— Из города.
— А в город?
— А в город — утром, — грустно ответил Коля.
— Знаешь, — сказал я, — идём к бабушке Ниловне. Мы с мамой у ней прошлый год жили. Она нас пустит.
Изба Ниловны стояла недалеко, окнами на Волгу, и мы дошли скоро: я и в темноте хорошо различал дорогу. Ниловна не сразу меня узнала, а потом зажгла лампу и, пока я рассказывал, как мы очутились в Беленьких, всё трясла головой и твердила:
— Ой, бедокуры, ой, бедокуры!
Она напоила нас парным молоком, постелила в передней горнице на полу овчинный тулуп и велела ложиться спать.
Мы с Колей подвернули под головы большущий воротник тулупа, прижались друг к другу спинами и быстро согрелись. Но сон ко мне не приходил, и я чувствовал, что Коля тоже не спит.
Очень ясно я увидел свою комнату с кроватью, покрытой синим мохнатым одеялом. На кровати сидела мама и плакала, а отец стоял у печки и сердито говорил:
— Вот твоё воспитание: растёт бессовестный балбес!
«Бессовестный балбес» — это отец говорил обо мне. Но он ошибался, совесть меня мучила: мне было страшно жалко маму и стыдно, что она из-за меня плачет. Я сам чуть не заплакал в тулуп и опять ясно-ясно услышал мамин голос:
— Нет, он не такой плохой мальчик.
Голос был настолько отчётлив, что я приподнял голову. Дверь в горницу отворилась, и вошла Ниловна с лампой, а за нею мама.
Я схватил Колю за руку, и мы вместе вскочили.
— Мама! — крикнул я.
— Ну что, рыболовы? — сказала мама негромко и так нежно, как не говорила никогда в жизни.
Я бросился к ней. Она обняла меня. Я шепнул ей тихонько, чтобы никто, кроме неё, не слышал:
— Ты меня простишь?
Она крепче прижала меня к себе.
— Как же ты нас нашла? — спросил я.
— Это моё дело, как нашла, — ответила мама, взглянув на Колю, и покачала головой.
Вдруг она сказала:
— Тише! Слушайте.
Мы притихли. Издалека доносились то короткие, то долгие гудки парохода, как будто он о чём-то просил.
— Пассажирский лодку требует, — сказала Ниловна.
— Он идёт в город? — спросила мама.
— Снизу, в город.
— Ну, живо, собирайтесь! — сказала мама. — Если поспеем на лодку — может, пароход нас посадит.
Она поцеловалась с Ниловной и велела нам поблагодарить её за приют.
— Спасибо, — сказал я.
— Спасибо, — сказал Коля.
Мы вышли в темноту. Богатый, большой пароход, весь в огнях, приближался тихим ходом. Гудок опять заревел. В ответ на берегу, около конторки, замахали слабым жёлтым огоньком фонаря.