и соратника кровожадных движений; прилагался рассказ педагога из пресловутой «шестерки», со слов которой будущий погромщик был знаменит отвратительным образом действий с девочками, не сдававшимися ему с первого выпада. паблик тогда отмолчался, а на третий день после бесчестной газеты в квартире раздался бытовой взрыв, все же разворотивший всю кухню; муниципалы в своих новостях не решились протягивать нить к Трисмегисту, чем как будто умилостивили его: вплоть до самых боев за фонтаны, где выступили уже все сколько-нибудь уважаемые формирования, «Аорта» никак себя не проявляла, чужие картинки и неупругие стихи, ничего не обещая и ни с кем не завязывая переговоров. За этот промежуток взошли имена малочисленного «Чабреца-206», чьей разработкой отравилась повально ближняя часть внутренних войск и плехановской роты, перегнавшей в свои гаражи городскую спецтехнику; в оглушительной переделке на первом мосту проявились подписчики Зеленой библиотеки Иваска, до того не встречавшиеся друг с другом живьем. Еще погодя подломили мониторы на проспекте и запустили с них Глостеров ролик о самоконтроле, тогда еще ; подростковый, но сбитый как надо «Самоконтроль» таким образом многие тысячи просмотров, и к началу боев за фонтаны Глостер был уже общим возлюбленным с лучшей камерой, взятой на собранные от подписчиков деньги. По случайности в первый же вечер его, припавшего за мешки сбоку кинотеатра, достала слезоточивая шашка и открылась до того неизвестная астма; на поднявшийся хрип к мешкам цепью бросились муниципалы, и Глостер был без большого усилия захвачен на глазах у школьников. Четыре дня его продержали заложником на последнем этаже, кормя кое-как и только по утрам; под окнами застенка, заваленного ломтями откуда-то списанной мебели, зевал захваченный сиренью задний двор, где ничего не могло случиться. Глостер ходил, раскачиваясь от голода и скуки; два занимавшиеся им надсмотрщика не разжимали квадратных губ. По тому, что его никуда не везли, можно было понять, что уличный процесс продолжался, но ему было странно, что его каземат все еще не атакован. Оставленный судьбой, он подолгу спал и все меньше двигался; на четвертый же день заточения о Глостере забыли и его сторожа; когда прошли все сроки для завтрака, до того приносимого аккуратно, он стал что было обиды биться в железную дверь, ни до чего не достучался и ополз на пол. , обнаружили , выносившие оргтехнику; муниципальный отряд ускользнул из здания ночью, подавленный успехами противников, не решив о своем единственном пленном; отваливший ведущую к Глостеру дверь без всякого такта сообщил, что ему одному выпало быть украденным с места событий. На рассвете были без сопротивления заняты , театральные кассы и центральная почта; над фонтанами ненадолго возник флаг «Весны» с циркулем вверх ногами, но отряд коммунальщиков, не задумываясь, снес его длинным шестом. совет положил развернуть главный фронт в направлении радиостанции, что было исполнено; видя сильное движение в свою сторону, успели в основном разгромить аппаратную комнату и покинуть здание через подвальный ход; на поправку вещания отрядили способных из «», но до сих пор станция не оживала. Глупый от голода Глостер спросил, не нашлась ли на проверенных этажах его камера, не выпущенная им из рук при захвате и отобранная только здесь, и собеседник сокрушенно повел головой. Тогда узник, не в силах сносить прибывающую пустоту, попросил себе еды и вина; его вывели вниз, под слепящее солнце, и проводили до кухни, устроенной за вечным огнем; вымотанные кухари затруднились узнать проповедника, и пришлось настоять, чтобы вино было выдано.