Он посмотрел на Госпожу Смерть.
– Охренеть, – выдохнул Ядриэль, прижав руки к щекам. – Охренеть! – повторил он. – Сработало!
Он дотронулся до груди и ощутил ладонью раскатистые удары сердца. Ядриэль резко обернулся в поисках подтверждения от Марицы.
– Правда ведь… сработало?
Огонь из чаши поблескивал в ее глазах, а на лице была широкая улыбка.
– Есть только один способ проверить.
Из груди Ядриэля вырвался нервный смех – облегчение и адреналин довели его до полубреда:
– Точно.
Если Госпожа благословила его, даровав ему силу брухо, это значит, что он может призвать заблудший дух. Если он призовет дух и отпустит его в загробный мир, то наконец-то сумеет проявить себя перед всеми – сообществом, семьей, отцом. Они увидят его таким, каким он был на самом деле: мальчиком и брухо.
Ядриэль встал, осторожно прижав портахе к груди. Он облизнул губы и почувствовал привкус крови. Язык болел, но порез был незначительным. Боль была примерно такой же, как если бы он обжег язык горячим кофе де олья[26], едва снятым с плиты.
Пока Марица собирала свечи, подчеркнуто держась на расстоянии от горящей чаши с кровью, Ядриэль приблизился к Госпоже. Стоя в полутора метрах от нее, он запрокинул голову и посмотрел вверх на статую в алькове.
Вот бы поговорить с ней. Понимала ли она то, кто он такой? Видела ли то, чего не видела его семья? Последние несколько лет Ядриэль провел в атмосфере непонимания. И лишь Марица, когда он признался ей три года назад в своей трансгендерности, не моргнула и глазом. «Ну наконец-то! – сказала она сердито, но с улыбкой на лице. – Я давно догадалась, что с тобой что-то происходит, но ждала, пока ты расскажешь сам».
На том этапе Марица была надежной хранительницей его секрета, свободно переключаясь между местоимениями, когда они были наедине и когда они были в окружении других, пока Ядриэль готовился к признанию.
Ему понадобился год: в четырнадцать лет он набрался храбрости и совершил каминг-аут перед семьей. Разговор прошел далеко не так гладко, как с Марицей, и Ядриэлю по-прежнему приходилось настаивать на том, чтобы его семья и другие брухи пользовались правильным местоимением и звали его по настоящему имени.
Помимо Марицы, наиболее благосклонно новости восприняла его мама Камила. Какое-то время она путалась по старой памяти, но на удивление быстро привыкла. Мама даже взяла на себя ответственность аккуратно поправлять людей, чтобы этого не приходилось делать Ядриэлю. Она взяла на себя часть тяжелой ноши, которая складывалась из небольших моментов.
Когда ему было особенно грустно из-за постоянной борьбы за себя – будь то в школе или в сообществе брух, – мама усаживалась с ним на диван. Она притягивала его к себе, и он клал ей голову на плечо. От нее всегда пахло гвоздикой и корицей, словно она только что испекла торт «Бехарана»[27]. Нежно проводя пальцами по его волосам, она шептала: «Mijo, my Yadriel»[28], – и медленно увещевала боль, пока та не притуплялась, хоть никогда и не исчезала полностью.
Но мама умерла уже почти год назад.
Ядриэль всхлипнул и провел кулаком по носу; слезы подступили к горлу.
Это первый День мертвых с тех пор, как она умерла. Но наступит полночь первого ноября, и зазвенят церковные колокола, призывая духи почивших брух на кладбище. Ядриэль сможет провести с ней два дня.
Он покажет ей, что он настоящий брухо – сын, которым она может гордиться. Он исполнит обряды, которые исполнили его отец и отец его отца, будучи детьми Госпожи. Ядриэль проявит себя перед всеми.
– Давай же, брухо, – мягко направила его вперед Марица. – Нужно смыться отсюда, пока нас кто-нибудь не нашел.
Ядриэль обернулся и усмехнулся.
Брухо.
Только он собирался наклониться, чтобы поднять чашу с пола, как на затылке дыбом встали волосы. Ядриэль застыл и посмотрел на Марицу, также застрявшую на полушаге.
Что-то было не так.
– Тоже чувствуешь? – спросил он. Он говорил шепотом, но голос все равно гулко отдавался в пустой церкви.
Марица кивнула:
– Что это?
Ядриэль слегка встряхнул головой. Он словно чувствовал рядом духа, но все было иначе. Это чувство было сильнее чего-либо, что Ядриэль испытывал раньше. В животе роился необъяснимый ужас.
По спине пробежало покалывание; Марица вздрогнула одновременно с ним.
Секунду ничего не происходило.
А затем сердце Ядриэля разорвалось от жгучей боли.
Он вскрикнул. Сила удара повалила его на колени.
Марица рухнула. В горле у нее застрял крик.
Боль была невыносимой. Дыхание резко вернулось к Ядриэлю, и он схватился за грудь. Глаза слезились, размывая лик Госпожи, нависшей над ним.
26
Буквально: кофе в горшке (