— Что с тобой, Ковалев? — недоумевала учительница. — Так хорошо начал…
«И в самом деле, что? — подумал Мишка. — Дурак… Сейчас убегу, и все…» Но тут же подумал о другом: «А потом что? Оставят на второй год — разве лучше?» Мишка вытер лоб рукой, начал, заикаясь, говорить. Учительница и ассистентка помогали ему. Наконец ему сказали:
— Ну, хорошо, хватит… Можешь идти.
Антонина Федоровна склонила голову к ассистентке, стала что-то говорить. Мишка услышал:
— …в трудном положении. Мать вдова, двое детей…
Он понял — говорили о нем, о его матери. Он выскочил из класса, не глядя, прошел мимо ребят, направился домой. «Маму пожалели… — думал он. — А я? Дурак!.. Но если только переведут в седьмой — с первого дня начну заниматься как следует, не буду запускать…»
Такие обещания Мишка давал почти каждый год, почти каждую четверть, но никогда не выполнял. Теперь он решил во что бы то ни стало сдержать слово.
Мишка шел домой понурившись. В голове роем кружились разные мысли. Вспомнилась Валя, и у него сразу запылали уши. «Что она подумала?.. Ну и пусть, боялся я ее…»
Сорвал пролезший между досками забора широкий лист сирени, откусил кусочек, выплюнул. Хотел откусить еще, но рука остановилась на полпути: Мишка увидел идущего навстречу Леньку Моряка. Он шел, помахивая веточкой и насвистывая песенку.
Мишка хотел завернуть обратно за угол, убежать от Леньки, но было поздно: Ленька заметил его. Приблизившись, весело поздоровался:
— А, Миха! Привет! — подал руку.
Мишка во все глаза смотрел на Леньку и не мог скрыть своего удивления. На нем были крепкие рабочие ботинки, суконные штаны и рубашка, подпоясанная широким ремнем с медной бляхой, на которой выдавлены три буквы «Р. Ж. У.».
— Ну, чего уставился, как баран на новые ворота? — Ленька толкнул его в плечо.
— В ремесленном? — спросил Мишка.
— А не видишь?
— Ты же хотел в матросы?
— Вот пойду в армию, там попрошусь в Морфлот. Понял? А ты?
— Экзамены сдавал.
— Сдал?
Мишка пожал плечами:
— Не знаю… Не объявляли…
— Сдал, конечно! — уверенно сказал Ленька. — Ну, ладно, будь здоров. Спешу. — Он отошел немного, остановился. — А может, сыграем? — Ленька позвенел в кармане мелочью.
Мишка понял, что он шутит, улыбнулся, сказал:
— Не хочу… Денег нету.
Он смотрел вслед уходящему Леньке и почему-то завидовал ему…
С родительского собрания мать пришла поздно. Мишка нетерпеливо дожидался ее, волновался: что, если у него там двойка? Когда мать вошла в комнату, он смотрел на нее, силясь угадать заранее по ее глазам, что она скажет?
— Что смотришь? — спросила она. — Дрожишь?
Мишка кивнул.
— А кто виноват?
У Мишки упало сердце: неужели оставили на второй год? Кровь отхлынула от лица, он побледнел. Смотрел на мать виноватыми глазами.
— Перевести-то перевели, — поспешила она успокоить его. — Да каково там было мне моргать? У всех дети как дети — родителям приятно. А тут всегда: «Ленив, не хочет учиться»… Ну? Был бы ты дурак, не так было б обидно. А то — ленивый. И в кого ты такой? У нас и в роду никого ленивых не было. Думаешь, приятно слушать: «С большой натяжкой перевели». — Мать устало села на табуретку, держа в руке табель с отметками. — Возьми, полюбуйся. Одни тройки, аж в глазах рябит.
— Я в седьмом начну… — проговорил Мишка.
Настя не вытерпела, засмеялась:
— Каждый раз говорит, правда, мама?
Мать махнула рукой. Мишка сверкнул на Настю глазами, выдержал паузу, сказал:
— А ты молчи.
Настя заглянула в табель и, отступив от Мишки, нарисовала пальцем в воздухе несколько раз тройку.
— Буква «3» печатная, — пояснила она, — как станешь читать, так один звук — «з-з-з», — Настя стала зудеть, словно шмель.
— Я вот тебе позужу! — замахнулся на нее Мишка. — У, лохматая!..
— Перестаньте! — прикрикнула мать. — В седьмой класс перешел, а все как маленький.
— А как она сама дразнит, так то ничего?
— «Дразнит», — повторила мать машинально. — Лето пришло, надо к зиме готовиться. Угля купить, Насте — форму, тебе — ботинки, штаны. А там осень подойдет: капусты, огурцов тоже надо. Вот вам и дразнится. Зима дразнится. И в лагерь хочется отправить вас. В месткоме дают одну путевку, а за другую надо заплатить. Тут-то и гадай, что делать.
Настя посмотрела на Мишку — что он скажет насчет путевки. «Наверное, скажет, пусть Настя дома посидит, раз она такая умная, а я поеду в лагерь…» Но Мишка не обратил на нее внимания, сказал, потупясь:
— Я в лагерь не поеду. Что я там не видел?
— А чем же лето будешь заниматься? По чужим садам лазить?
— А я лазил, да? — обиделся Мишка. — Пойду в совхоз с ребятами — хлеб полоть. В прошлом году немного работали. А теперь все лето будем. У нас целая бригада собирается, даже Симка хочет идти.
— Можно и так, хоть на книжки заработаешь, — согласилась мать. — А Настя поедет в лагерь.
Настя улыбнулась и в душе пожалела, что дразнила брата. Когда мать вышла в другую комнату, она прошла мимо Мишки, сказала:
— Спасибо…
— Что?.. — удивился Мишка и приготовился дать отпор.
— Спасибо, что в лагерь не захотел.
— А из-за тебя, думаешь, дура лохматая? Из-за мамы.
Настя постояла, потом, отойдя подальше, показала ему язык.
— Неотесанный Мишка-медведь, — прошептала она, чтобы мать не слышала, и убежала на улицу.
На другой день все втроем — мать, Мишка и Настя — были в летней кухоньке за домом, готовили завтрак. Мишка и Настя сидели на корточках, чистили молодую, величиной с голубиное яйцо картошку. Это первая проба молодой картошки, которая росла у них на огороде. Нежная кожица, кучерявясь, легко слезала, будто ошпаренная. Пальцы у ребят темно-бурые, словно в йоде.
Вся семья в сборе, все заняты делом. Им весело, хорошо, особенно Насте и Мишке.
Устав сидеть на корточках, Мишка подвинул чугунок, положил на него дощечку, сел. Настя перевернула для себя пустое ведро. Мать посмотрела на них, подумала: «Был бы отец жив, сделал бы скамеечки…» — и вздохнула. Мишка по-своему понял ее вздох, поспешил успокоить:
— Ничего, мам, скоро заживем! Вот уже картошка началась, а там пойдут огурцы, помидоры. Правда?
— Правда, — кивнула она. — Плохо, если дождя долго не будет, останемся без картошки: завязи мало, да и та, что есть, посохнет. Дождь нужен.
Мишка задумался, перестал чистить.
— А наверное, скоро будет так: нужен дождь, нажмешь кнопку — и вот он, пожалуйста. Вот здорово, правда?
— Может, и будет, — согласилась мать и добавила: — Только не скоро.
— А чего не скоро? Атомную станцию сделать…
В разговор вмешалась Настя, она приняла материну сторону:
— Это когда еще будет, а картошка сейчас посохнет, правда, мама? А что, если ее поливать?
В это время в кухоньке вдруг стало темно, словно небо заволокло черной тучей. Все оглянулись на дверь и увидели тетку Галину. Огромная, она стояла, уперев руки в верхние углы дверного проема.
— Все семейство в сборе? — кивнула она на детей и тут же приступила к делу: — Да, я вот к тебе с чем. Мой достал машину сена, свалил во дворе. Так пусть Мишка поможет Федору потаскать его на чердак.
Мать на минуту заколебалась, взглянула на Мишку, но тот уже встал, и она сказала:
— Ну, что ж, пойди, помоги…
Мишка бежал вприпрыжку вслед за широко шагавшей теткой Галиной.
Тяжело дыша, она перешла на теневую сторону улицы.
Там, где лежала на дороге от домов тень, чувствовалась еще утренняя прохлада, земля приятно холодила пятки босых Мишкиных ног. А на солнце — пекло, пыль нагревалась и пыхала из-под ног, словно мука. Начинался знойный летний день.
У Петруниных посреди двора огромной кучей лежало сено. Возле него голый до пояса с вилами в руках орудовал Федор. К его мокрому от пота телу прилипли сухие травинки, запутались они и в его белых красивых кудрях. Федор сильными мускулистыми руками втыкал вилы в сено, поднимал огромные навильни, бросал легко на чердак. Увидев Мишку, оперся о вилы, улыбнулся, показав два ряда ровных белых, как снег, зубов.