— Немудрено — лет десять не виделись. Вот делаю крючок-автомат!
Мать взглянула на Мишку:
— Ты?
— Что я?
— Зачем людей беспокоишь?
— Нет, это я сам, — выручил Мишку Сергей Михайлович. — Он тут ни при чем. Ну-ка попробуйте.
Мать захлопнула дверь, улыбнулась.
— Хорошо как! Благодари дядю, — сказала она Мишке и обратилась к Сергею Михайловичу: — Это он все хотел сделать «автомат», утром тяжелый на подъем. Теперь хорошо будет. Ну, умывайтесь, обедать будем.
Мишка полил на руки Сергею Михайловичу, сам умылся до пояса. Потом взял железную чашку, полез в погреб за огурцами. А когда возвращался, еще в сенцах услышал, что учитель и мать говорили о нем. Остановился, прислушался.
— И не знаю, что с ним делать, — жаловалась мать. — От школы отрывать жалко, хотелось в люди вывести. В этом году он и учиться стал лучше, учителя хвалят…
— Да, он смышленый мальчик, — вставил Сергей Михайлович.
— В прошлом году просился — пойду на работу. А сейчас что-то молчит. И доучить хочется, и тяжело…
— Кончит семилетку, пусть идет к нам. Будет работать и учиться. У нас на производстве есть вечерняя школа. Мой старший так же вот с семилетки пошел, а в этом году поступил в железнодорожный институт, пишет из Ленинграда — ничего, хорошо. Ему даже легче, чем прямо со школы: практика есть.
— Да и то так, — согласилась мать. — Плохо одной, даже посоветоваться не с кем.
Мишка вошел в комнату, взглянул на мать, та догадалась, что он слышал их разговор, сказала:
— Да, сынок, о тебе говорили…
— Мама, я все равно после семилетки пойду работать. Сама говоришь — трудно, а не пускаешь.
— Пойдешь, сынок, пойдешь. Вон и Сергей Михайлович советует. Садись обедать, кормилец мой.
Сергей Михайлович похлопал его по плечу, сказал:
— Поработаешь на производстве — настоящим человеком будешь! Верно?
Мишка кивнул. Ему было приятно от слов Сергея Михайловича, и он подумал: «Добрый, как настоящий отец».
Глава десятая
Прощай, школа!
Сразу после выпускных экзаменов Мишка взял в школе документы. К этому он готовился давно, ждал и поэтому спокойно пришел за ними в канцелярию. Бумаги оформлялись тщательно и долго — нумеровались, регистрировались, потом их понесли на подпись к директору и пригласили туда же Мишку.
В этот кабинет Мишка всегда входил с трепетом, за время учебы он попадал туда несколько раз, и эти визиты запомнились ему навсегда: директор был очень строгий. Даже сейчас, когда секретарь сказала ему: «Пойдемте к директору», у Мишки екнуло сердце, и первая мысль была: «За что?» Но он тут же улыбнулся про себя и с удовольствием подумал о том, что больше не будет трепетать перед этой обитой черным дерматином дверью с большим бронзовым кружочком французского замка. Немного успокоившись, он направился в кабинет, но, переступив порог и увидев директора с сурово сдвинутыми бровями, оторопел, остановился у двери.
— Проходи, Ковалев, проходи! — весело сказал директор, чему Мишка очень удивился. — Значит, будешь работать? — Он встал из-за стола, подошел к нему: — Это хорошо! От души желаю тебе стать настоящим человеком. В прошлом году в совхозе ты отличился, молодец. Этим летом мы организуем несколько бригад — будем помогать колхозам. Понял, какое доброе дело ты начал? Молодец. Не забывай свою школу, заходи к нам…
Последние слова вызвали какое-то щекотанье в горле у Мишки. «Заходи к нам… Не забывай свою школу…» Только теперь он ощутил, что уходит отсюда навсегда, навсегда расстается с друзьями, с этим строгим директором, который, оказывается, не так уж и плох, даже, скорее, добрый, улыбается… С Валей… Первого сентября они снова все соберутся здесь, и только одного Мишки не будет…
Он хотел сказать директору: «Ладно, буду заходить», но не смог и лишь кивнул головой.
Из школы Мишка вышел как в тумане. Возле палисадника увидел Валю, догадался — она ждала его, и направился к ней.
— Взял? — спросила она.
И Мишка опять не смог выдавить из себя слова. Они медленно пошли от школы, долго молчали. Наконец Валя сказала:
— Ты не бойся, я буду тебе помогать. В вечерней школе такие же предметы, я узнавала.
— Спасибо…
— Ну, вот — «спасибо»! Я всерьез говорю.
— И я всерьез говорю — спасибо, — сказал Мишка.
Валя посмотрела на него, они встретились глазами и улыбнулись друг другу…
Мишка был дома, когда к нему неожиданно пришел Федор Петрунин со свертком в руках.
— Здоров, Михаил! Чем занимаешься?
— Да так, кой-чем… — пожал плечами Мишка.
— А я, брат, уезжаю.
— Куда?
— В Москву. Поеду сдавать экзамены. Вот пришел попрощаться с тобой. Возьми себе на память, — Федор протянул сверток.
Мишка развернул его и увидел прекрасные бегаши с ботинками. Он был так тронут подарком, что не знал, как благодарить Федора, и смотрел на коньки словно зачарованный. Но тут же вдруг его охватила грусть: «Коньки!.. Где вы были года три тому назад?..» Сейчас он уже о них не думал, слишком поздно сбылась мечта иметь коньки. Мишка теперь увлекся лыжами. Хорошо на лыжах… Он вспомнил, как однажды зимой они делали лыжную вылазку. И Валя там была… Вдвоем с Валей они далеко ушли в поле. Запомнилось: раскраснелась, убежала далеко вперед и среди белой равнины горели, как сигнальные огоньки — красный и зеленый, — ее шапочка и шарфик. А он догонял ее…
— Ну, что задумался? Бери, мне все равно ботинки стали жать, а тебе, пожалуй, как раз подойдут. Какой номер носишь? — Федор посмотрел на Мишкины ноги, уверенно добавил: — О, вполне! Ну, а твои как дела?
— Хорошо, — сказал Мишка. — Буду работать учеником слесаря в депо, записался в восьмой класс вечерней школы. Вчера ходил к Сергею Михайловичу, он помог. Все уже оформили.
— Рад?
— Угу, — весело кивнул Мишка.
— Ну, держи лапу, — Федор протянул руку. — Прощай, а то на поезд опоздаю. Может, проводишь до станции? А то у меня дома такое…
— Что?
— Да… Все с отцом. Кончилась его лавочка, от работы уже отстранили, на собрании будут разбирать. А там еще неизвестно, чем дело кончится. Теперь он мать во всем винит, а мать на него….
Мишка подумал о своем отце. Эх, какой человек был — простой, честный, как бы Мишка его любил, уважал! Федор своего не любит. Да такого и Мишка не любил бы… Он, пожалуй, и не жил бы с ним.
— Ну, пойдешь?
— Конечно! — сказал Мишка. — Настя! — крикнул он. — Я ухожу провожать Федора, смотри тут.
На пороге с удивленным лицом появилась Настя. Она хотела о чем-то спросить брата, но, увидев Федора, только раскрыла рот и ничего не сказала.
— До свиданья, Настя, — подошел к ней Федор. — «Говорила Настя, как удастся». Да? — засмеялся. — Удастся или нет поступить в университет. А у тебя волосы начинают прилегать, ты будешь красивая!
Настя смутилась, убежала.
На станцию шли большой толпой — у Федора, оказывается, было много дядей и теток, — и ему было не по себе от такой торжественной процессии. Но он держался уверенно, шел среди степенных мужчин рядом с отцом, вел неторопливый разговор. Отец Федора был очень грустным. Вслед за ними нес небольшой чемодан Мишка. Замыкали шествие женщины во главе с теткой Галиной, которая на целую голову возвышалась над остальными. Глаза у нее были красные, видать, плакала, но голос по-прежнему звучал властно, громко, на всю улицу…
Домой Мишка возвращался один. И хотя они не были с Федором друзьями, отъезд его все равно вызвал в душе грусть, подобную той, которую он испытал последний раз в кабинете директора. «Какая она все-таки, жизнь, не постоянная…» — размышлял Мишка.
В первый день на работу Мишка пришел рано, за час. Он робко открыл дверь в мастерскую, вошел. Здесь еще никого не было. Слева вдоль стены стоял длинный ряд тисков. Пол был чисто вымыт, еще не успел высохнуть, от него тянуло приятной утренней прохладой.