Недалеко от входа раненый матрос взволнованно говорил:
- Их благородие генерал Хрулёв как вдарили, как вдарили - так аж одни перья от хранцуза остались! Но до биса ж много их лезет сегодня. Чисто саранча!.. Павел Степаныч контузию, говорят, получил, но на баксионе остался. Значит, нашему брату нияк ретироваться в лазарет нельзя, - заключил он, поднимаясь со скамьи.
И, поблагодарив перевязывавшую его девушку, заковылял к выходу.
- Прасковья, - послышался голос из дальнего угла блиндажа, - подь сюда, милосердная!
Женщина, ласково похлопав Максимку по щеке, отошла от него, а тот же голос продолжал:
- Ты наче Христос исцеляешь, Прасковьюшка… Подтяни бинт потуже, а то кровь не хочет угомониться.
Максимка видел, как в землянку быстро спустился молоденький офицер. Он что-то сказал санитару. Тот кивнул головой и пошёл между носилками. Мальчишка сообразил: «Верно, решают, кого в первую очередь вывозить в лазарет». До него донёсся голос офицера: «…легкораненые могут помочь…».
Снова над ним склонилась Прасковья. Она ласково приговаривала:
- Свезём тебя в лазарет, милёнок. Вот сейчас арба подойдёт, поедешь на излечение…
Максим напряг все силы и медленно проговорил:
- Я ведь… не тяжелораненый, тётенька… я и подождать могу…
- Молчи, - погрозила Прасковья, - это почему подождать-то? Ты - маля, к ранениям не привыкший, тебя в первую очередь уладить надобно… - Максимка хотел возразить, но сил не хватило, и он прикрыл глаза - так было легче.
Потом парнишка услышал, как к Прасковье, захлёбываясь от слёз, подошла другая сестра милосердия. С трудом выговаривая слова, произнесла:
- Офицер сказал… что там… у Будище… Ваню моего, Ваню… ядром.
Дальше она уже не могла говорить, и только через минуту Максим услыхал снова:
- Прасковья Ивановна, дозвольте отлучиться… Я мигом, только взгляну… только…
Глухое клокотание прервало слова. Прасковья сказала:
- Иди, Глаша, иди, миленькая. Да сохранит тебя господь и вселит силу в грудь твою, сиротинушка.
Открыв глаза, Максим увидел, как, согнувшись, поднималась по лесенке молоденькая сестра милосердия Глаша. Вслед ей крестилась Прасковья Ивановна.
Тяжёлые часы переносил в это время правый фланг Малахова кургана. Укрепившись на Селенгинском и Волынском редутах, противник обратил всю огневую мощь против выдвинутой вперёд батареи лейтенанта Будищева. Разрушения были там огромные. Но, поддерживаемая огнём Корниловской башни, она продолжала вести стрельбу по англичанам, которые, используя катакомбы, пытались обойти курган. Сплошной столб огня и дыма повис на правом склоне Малахова. Ничего не было видно шагах в тридцати…
В санитарную землянку то и дело вбегал какой-нибудь солдат или матрос и быстро выкрикивал:
- Федорчук (или другую фамилию) тут?
Раздавался хриплый и тихий голос:
- Тут, братишка!..
- Значит, живой! Ну, давай не скучай, земляк!
И сейчас же убегал…
Подъехала арба. Начали выносить тяжелораненых. Их уже заранее передвинули поближе к выходу.
Два солдата подхватили носилки с Максимом и начали подниматься по ступенькам.
- Ух ты, - произнёс задний, - как пёрышко, лёгонький. - И тут же удивлённо: - Да это ж мальчонок!
Они поставили носилки у арбы и снова спустились в землянку. В это время Максим услышал знакомый голос где-то рядом:
- Пострелёнок такой… Рыбальченкой зовут… Мне сказали ранен, здесь лежит.
Кто-то спросил:
- С Камчатки который?
- Точно, с Камчатки! Белобрысый такой…
Голос Прасковьи Ивановны ответил:
- Есть он, касатик. Увозят его в лазарет… Да ничего, выправят там… Поди, поди, погляди… у телеги он…
Максимка приподнялся и радостно протянул руки навстречу приближавшемуся к нему Петру Марковичу Кошке.
Они не виделись уже с месяц. Матрос сильно похудел за это время, но голубые навыкате глаза горели так же озорно и уверенно.
Кошка подбежал к Максиму и крепко сжал протянутые руки в своих ладонях. Потом наклонился к носилкам и заботливо спросил:
- Куда ранен, браток?
- Нога…
Матрос понимающе кивнул.
- Боль-то, небось, поджаривает?
- Да нет, Пётр Маркович, - попытался улыбнуться Максим, но матрос оборвал его:
- Ну, ну, браток, ты уж мне не сочинительствуй, сам знаю - крепко закручивает.
На прошлой неделе с лазаретом расстался…
Недалеко от арбы плюхнулось ядро, но не взорвалось. Кошка недовольно покосился на него: