- Перед охвицерами невдобно - вот и пальнули разок-другой.
А Ковальчук, наклонившись к Кольке, отчитывал его за бесшабашность:
- Я за тебя отвечаю, еретик ты окаянный. Понимаешь это?!
- Понимаю, - откровенно улыбаясь, отвечал Колька, - понимаю, Степан Иванович!
Мальчик был счастлив, что он всё-таки поймал злосчастного петуха, что он не опозорился перед своими и перед французами! А лейтенант Шварц в это время потихоньку возвратился к себе в землянку. Когда началась стрельба, Михаил Павлович вышел к орудиям. Он наблюдал всю сцену и постарался уйти незамеченным…
Возле фурлыги Степан поливал Кольке воду из ковша. Мальчуган был вымазан, как после боя. Ковальчук всё не мог успокоиться:
- Ещё пришлось бы мне к Голубоглазке заместо тебя сапоги твои да рубашонку нести на память… в день рождения!..
Колька молчал. Он уже хорошо изучил Степана: сам с собой говорить устаёт быстро!
…Время катилось к вечеру - пора было собираться. И мальчик спешно что-то подстругивал, сидя у фурлыги.
- Чегой-то там мастеришь? А? - полюбопытствовал Степан.
Колька замялся.
- Понятно, - протянул Степан, - подарок, значит…
Это действительно был подарок. И не один. За время пребывания на редуте мальчишка смастерил много чёртиков, собачек, петухов из самых разных материалов: проволоки, деревяшек, железных обрезков. Теперь всё это он понесёт Алёнке. Она ведь была так рада, когда ещё на четвёртом бастионе он смастерил ей чертёнка из негодного калильного прута… …И вот знакомый поворот. Перескочить через канаву, перейти на противоположную сторону - тут он, тяжёлый плетень, подпёртый кольями. Вечер уже забрался в Кривой переулок, людей почти не было видно.
Колька затянул потуже ремень, рукавом рубахи провёл по голенищам сапог и толкнул калитку. Во дворе - пусто. Лишь маленькое оконце выдаёт присутствие людей.
Сегодня оно светится ярче обычного. «Видать, по случаю праздника две али три свечи зажгли», - подумал мальчик и постучал в дверь.
Послышался голос Антонины Саввишны:
- Входи, кто там?..
Колька вошёл в горницу и неестественно громко отчеканил:
- Здравия желаем, Антонина Саввишна!
А сам всё посматривал по углам - где же Голубоглазка?
- Здравствуй, Николка, - мягко сказала женщина и взяла мальчика за руку. - Садись на полати, садись. Вот тут, рядом с Федотом.
Колька только сейчас заметил сидевшего на кровати возницу. Он ласково улыбнулся ему.
- Алёнка враз появится, - сказала Антонина Саввишна, - пошла за своей крёстной, это невдалеке тут, за оврагом.
- Сегодня тихо, - подхватил Федот, - крёстная, верно, дома сидит - искать не понадобится… А ты чего ето в руках держишь? Давай на скамью по~ ложь, - обратился он к мальчику.
Колька смутился и протянул свёрток Федоту. Тот хитро взглянул и сказал:
- Небось, подарки притащил? Взглянуть можно?
- Вроде не полагается, - улыбнулась Саввишна.
- Да нет… можно, ето так… я кой-чего смастерил, - залепетал Колька, - разворачивайте, дядь Федот!
Отставной солдат осторожно развязал свёрток и, удивлённо приподняв брови, начал выставлять на стол самоделки.
Антонина Саввишна взяла в руки свежевыструганную деревяшку и с неподдельным изумлением сказала:
- Лиса! Бот-те чудо, точно как натуральная! И хвост, и нос - всё точно… Ты где ж ето лису живую видел-то?
- В книжице одной. Ето, коли на четвёртом ещё был, мне Василь Доценко такую книжицу показывал. Там зверей-то не счесть сколько было… Тогда я и начал мастерить.
- Ведьма! - воскликнул Федот, рассматривая игрушку, сделанную из проволоки. - Ни дать, ни взять - ведьма! Правильно я разумею, Николка?
- Точно, - подтвердил мальчуган и улыбнулся, довольный.
- Знаете что, - азартно начал отставной солдат, - пока Алёнки нету, выставим их всех на стол, и пусть удивится!
Вое трое начали с увлечением расставлять принесённые Колькой игрушки. В центре стола торжественно возвышался шкалик водки, где-то добытый Федотом.
Когда Колькины подарки, наконец, заняли места вокруг шкалика, Саввишна подтянула к столу скамью и уселась боком, прямо она сидеть не могла, ныла раненая рука.
Вот-вот должна была появиться Голубоглазка.
Они некоторое время сидели молча. Каждый думал о своём, глядя на яркое пламя потрескивавшей свечи.
«Вот Алёнке уже и одиннадцать… Даже не верится… Совсем недавно, - вспоминала Антонина Саввишна, - крошечка такая качалась в люльке, а наш папаня всё не мог глаз отвести от своей дочурки. Теперь его нет… А Алёнке целых одиннадцать…
Совсем взрослая и совсем ещё маленькая… Почти кажный день ходит на баксион. Да разве запретишь, коли за глоточек воды солдатики благодарят её, словно принесла исцеление… Но всё одно страшно - столько смертей, столько несчастий… Когда это только кончится, когда?..»