Шварц поглядел на расстроенного Кольку и, не выдержав, улыбнулся: «Мальчонка ведь совсем, хоть и старый солдат». Захотелось подойти к парнишке и сказать что-то хорошее, по-человечески объяснить, что и здесь дорог каждый человек, но в это время земля под ногами содрогнулась: в Южной бухте заговорили боевые корабли «Великий князь Константин» и «Бессарабия». Они били по Килен-балке.
Колька стоял у своей мортирки и всматривался в сторону Корабельной. Оттуда тянуло гарью, доносились взрывы.
- Эх, не отпустили!..
Ковальчук скорее догадался, чем услышал, о чём говорит Колька.
- И не стыдно тебе? - оборвал он мальчугана, - дисциплину зовсим чувствовать отказываешься! А ще с Георгием…
В городе творилось что-то невероятное. Ночью Алёнка с матерью проснулись от страшного грохота. Даже они, привыкшие к постоянным бомбардировкам, не могли улежать на своих местах.
Быстро оделись и вышли на улицу. Мимо них торопливо проходили резервные полки, проносились подводы и двигались солдатки. И вое в сторону Корабельной.
- Чтой-то там неладное, доча, - проговорила Антонина Саввишна, - ой, чует моё сердце, чтой-то неладное.
Они остановили какого-то старика.
- Что там?..
- Бойня кроволюдская. Изничтожение роду человеческого происходит. Пелисье Малахов сожрать хочет!
Проходившая мимо них солдатка прокричала:
- Бабоньки! Айда на Корабелку! Худо там без нашего милосердия, худо!..
Мать с дочерью переглянулись.
- Побежали, Алёнушка, в лазарет.
По мосту через Южную бухту, в сторону кургана, двигались войска, снятые с правого фланга обороны.
Корабельная сторона встретила подводами с ранеными и убитыми, громыханием полевых орудий, пожарами.
С утра французам удалось прорваться к батарее Жерве и захватить её. Враги заняли близлежащие улицы, засели в домах. Угроза окружения нависла над Малаховым.
Но благодаря отчаянной смелости генерала Хрулева французы были выбиты из домов, а затем и с батареи Жерве.
Рассказывали, что с генералом было не больше сотни храбрецов, да и то наполовину вооружённых лопатами и кирками. Говорили, что сам Хрулёв чуть не погиб при этом.
- Один раненый, - сообщила Антонине Саввишне шагавшая рядом женщина, - сказывал, будто пули от сабли его как горошины отскакивали.
Пришли в лазарет. Сразу же нашлась работа - раненые всё прибывали и прибывали.
Лежали прямо на земле. Беспощадно жгло солнце. Со стороны бухты несло запахом горевшего спирта и краски - вражеский снаряд запалил баржу.
Мимо проскакал офицер на коне. Один из раненых, резко приподнявшись на носилках, что было силы закричал:
- Погодите! Ваше благородие, погодите!
Всадник остановился.
- Что вам?
- Ваше благородие, Нахимов, Павел Степанович, не убит?
- Упаси бог! Жив он, браток! Жив.
- Ну вот, теперь и умереть-то можно со спокойной душой, - сразу же послабевшим голосом сказал солдат и медленно опустился на носилки.
К нему подбежала Алёнка.
- Дяденька, дяденька, водицы попейте!
Солдат был мёртв…
День шёл к полудню, и хотя раненых поступало всё больше и больше, но сведения они приносили с собой всё радостней: почти по всей линии обороны враг отброшен.
Настроение защитников было такое, что прикажи им, они на штыках вынесли бы отступавших французов и англичан к Балаклавскому кладбищу!..
Штурм восемнадцатого июня был не просто неудачным для союзников, он был настоящей победой осаждённых.
Восемнадцатого июня, в день поражения французов под Ватерлоо, Пелисье мечтал реваншем увековечить своё имя в истории. Победа севастопольцев окончательно сбила спесь с честолюбивого маршала.
- Так, так, - радостно говорил командир редута, прохаживаясь мимо строительных рабочих, чинивших бруствер, - получил француз нежданно-негаданно! Должен вам сказать, - он повернулся к Бергу, наблюдавшему за работами, - сие настолько неожиданная оплеуха союзникам, что они-с не скоро очнутся! Ну рассудите сами, Александр Маврикиевич, - с жаром продолжал лейтенант, - Камчатка пала, два редута захватили, Малахов почти замолчал, да и здесь чуть не вплотную подобрались - как же не решиться на штурм? Думаю, Пелисье в душе был уверен, что после такого-с урону мы штурма не примем - выбросим белый флаг. И вся победа!
Да-с, - радостно, подёргивая усиками, говорил Михаил Павлович, - этого они-с не ожидали. Ручаюсь, не ожидали, Александр Маврикиевич!
Инженер стоял, расстегнув мундир, и, улыбаясь, слушал восторженную тираду всегда немногословного командира редута. Он и сам понимал, что позавчерашнее отбитие штурма - это огромная победа, в которую мало верило даже русское командование.