Ждали штурма. Он мог начаться в любую минуту. Но французы не торопились наступать и лишь методично «утюжили» бастионы и город.
Наступила тревожная ночь. Бомбардировка стала ещё сильнее. В городе полыхали кровавым пламенем целые районы. В бухте загорелся фрегат «Коварна», гружённый спиртом, и зеленоватое пламя осветило развалины первого и второго бастионов, помогая союзникам вести пристрелочный огонь.
Из-за Карантинной бухты то и дело неслись зажигательные ракеты, поражая огнеопасные объекты. На Малахов курган стали забрасывать метательные мины. Это были бочонки с двойным дном, стянутые железными обручами. Каждый такой бочонок вмещал килограммов сто пороха. К мине тянулся змеевидный фитиль. Взрыв «адского бочонка» на десятки метров разрушал укрепления вокруг.
Дюжина таких мин сделала своё дело. В передней части Малахова кургана бруствер был полностью срыт, ров засыпан, и под обвалившейся земляной толщей было погребено много орудий и сотни людей.
К утру бомбардировка несколько поутихла. Страшные разрушения представились взору - в темноте нельзя было определить размеры бедствия, а сейчас, при свете дня, содрогнулись даже видавшие виды ветераны.
Но, несмотря ни на что, бастионы готовились к бою…
Заканчивались 348-е сутки осады Севастополя. Начинался новый, 349-й день обороны…
…Пелисье хитрил. Наученный июньским разгромом, он хотел внезапного штурма. И это ему удалось. До самой последней минуты русские не знали о его начале.
Ждали нападения с рассветом, а Пелисье решил штурмовать днём. Днём бдительность притуплялась - изнурённые войска обедали, отдыхали: ведь ночью дежурить у пушек, стоять в карауле, восстанавливать разрушенное.
Чтобы ввести русских в заблуждение, французский командующий распорядился показать усиленное движение в своих окопах против пятого бастиона и редута Шварца.
Впрочем, Горчаков не обратил на это никакого внимания. И не потому, что распознал хитрость врага. В душе Горчаков давно уже сдал город, но открыто в этом не признавался. Он побаивался Нахимова - фактического руководителя обороны.
Смерть адмирала развязала ему руки.
- Идут! Степан Иваныч, идут!
- Спокойно, Николка.
- Палить надобно, Степан Иваныч…
Ковальчук взглянул в сторону офицерского блиндажа: там, спрятавшись за траверсом, наблюдал за действиями противника лейтенант Шварц.
- Будет указание, Николка. Его благородие не прозевают, - успокоил парнишку матрос.
В эту минуту лейтенант приподнялся, словно подслушал разговор, и спокойно, не повышая голоса, как-то по домашнему, скомандовал:
- Картечью… Пли!
Прогремел выстрел. Рядом, словно эхо, отозвалось другое орудие. «Ерофеич палит», - отметил про себя парнишка.
Ерофеич стрелял самозабвенно, как настоящий бомбардир. Худющий, в обгорелом тельнике, он, как привидение, метался от пушки к ядрам и обратно. Быстро заряжал и стрелял беспрестанно. Кок не прислушивался к командам, да их и не было слышно. Он сам себе командовал:
- По хранцузу - или! По турку - пли! По сардину - пли!
Рядом с Ерофеичем упал бочонок. Из его днища змейкой вился дымящий фитиль.
«Это что ещё за штуковина?» - удивился кок. Ему не приходилось видеть подобного.
- Мина! - вдруг закричал около него Ковальчук. - Ховайсь!
Ерофеич и Колька инстинктивно припали к земле, а матрос, делая двухметровые шаги, бросился к бочонку.
Фитиль зловеще продолжал дымиться, и чуть приметный огонёк подбирался к днищу.
Ковальчук схватил валявшуюся рядом лопату и, недолго думая, обрубил ею запал.
Теперь мина была не опасна. Сейчас это был просто бочонок со ста килограммами пороха.
- Чуть на небеои не вознеслись! - улыбался Ковальчук, спрыгивая в ров.
Колька хотел что-то спросить у Степана, но в это время матрос, всё ещё с улыбкой на лице, виновато сказал:
- А меня, кажись, поранило…
- Куда? - встрепенулся мальчишка.
- Броде туточки, - Ковальчук неуверенно поднял руку, словно боялся ошибиться, и вскрикнул от боли.
Колька разорвал тельник и увидел у предплечья маленькое отверстие с запёкшейся кровью по краям.
- Должно быть, лебёдушка поцеловала, - поморщился Ковальчук. - Эк жалит!
Парнишка поспешно достал бинт и стал накладывать повязку. Нужно было спешить - синие мундиры были близко. Краем глаза он видел, что одна из колонн повернула на угол пятого бастиона, другая движется прямо на них.
Шварц приказал прекратить огонь: навстречу французам разворачивался Житомирский полк.
Колька видел, как сошлись, смешались в пёструю скрежещущую толпу две волны.