Но Малахов курган всё ещё не был покорён. Засевшая в Корниловской башне горсточка матросов продолжала отстреливаться. В пылу сражения французы сначала не замечали, откуда ведётся огонь, но когда утихли взрывы, храбрецов обнаружили.
Зуавы бросились в атаку. Двое из них тут же были посажены на абордажные пики, остальные поспешно отступили.
Стали стрелять по окнам-бойницам. И это не помогло. Матросы забили окна мешками с землёй. Тогда французы обложили башню хворостом и подожгли, надеясь выкурить русских. Но, когда огонь уже лизал бойницы, французы сами стали поспешно тушить пожар - мог взорваться пороховой погреб. Подвезли мортиру, и из неё, через разбитую дверь, начали расстреливать смельчаков.
Над Малаховым курганом взвился французский флаг. «Ворота Севастополя» были взломаны. Все понимали, что дальнейшие бои за Южную сторону бессмысленны…
Уже садилось солнце, когда Горчаков дал указание взрывать укрепления, склады и оставить южную часть города.
Фёдора Тополчанова с группой солдат спешно отозвали в город. Когда он покидал редут, до слуха донёсся хриплый голос какого-то моряка:
- Не уйдём с баксионов! Не велел Павел Степанович, понимаете - не велел!.. Пусть сухопутное начальство само уходит, а матросы до последнего останутся здесь!
И голос командира редута Шварца:
- Пойми ты, друже, это бесполезно. Только лишние смерти. Без Малахова нам не удержаться…
Тополчанов тоже понимал всю бесцельность дальнейшей битвы. Но всё равно горечь сдавливала горло и на душе было сумрачно. Фёдор застегнул мундир и зашагал быстрее, чтобы не слышать этих разговоров.
Во многих местах начались взрывы. По улицам шли уцелевшие жители с котомками.
Густела темнота. Назойливо гудела канонада.
Неожиданно прапорщик увидел идущую навстречу ему Алёнку. Он быстро подошёл к девочке и, перекрикивая гул, проговорил:
- Куда ты, куда ты идёшь!? Поворачивай к Графской!
Голубоглазка смотрела на него молча, и Фёдор с ещё большей обеспокоенностью прокричал:
- Иди к переправе! Сейчас начнут отступление.
Она, не опуская головы, упрямо сказала:
- Як Николке, пустите!
Тополчанов не отступал. Он схватил Алёнку за руку:
- Немедленно возвращайся к матери, слышишь меня или нет?!
Девочка тем же странным голосом сказала:
- Маманя сгорела в гошпитале…
И прошла мимо ошеломлённого Фёдора.
Она шла по улице, круто поднимавшейся вверх, задымлённой и заваленной обломками здания. Она шла в сторону редута…
Фёдор догнал солдат, угрюмо шагавших к Морской библиотеке. По приказу князя Васильчикова это здание, как и многие другие прекрасные сооружения, должно было быть уничтожено. «Врагу мы оставим пепелище и ненависть!» - говорил он.
Книги вывезли из библиотеки ещё с месяц назад. Местами здание было разрушено, но по-прежнему торжественно венчала его «башня ветров».
Поджигали в нескольких местах. Уже синие языки облизывали оконные рамы, исчезали и вырывались вновь. Внутри хрипело и завывало. Дымные косы вплетались в завитушки карнизов.
Фёдор смотрел в огненные глазницы здания и не мог понять, постичь того, что Севастополь они покидают, что через какие-нибудь сутки здесь будут расхаживать враги. Злые языки метались по юному лицу прапорщика, лезли в глаза. Он сомкнул веки, и в воображении замелькали то Алёнка, уходящая вверх по улице, то солдаты с факелами в руках, а то Пищенко со своими мортирами.
Чей-то голос оборвал эти видения.
- Ваше благородие! Велят переходить к складам!
Фёдор взглянул на солдата и, ещё ничего не понимая, бросил:
- Хорошо, идём!
Они зашагали по узкой улочке вниз, к Южной бухте.
А с бастионов уже потянулись первые шеренги отступающих. Громыхали колёса пушек.
Позвякивала амуниция. Солдаты и матросы шагали, понуро опустив головы. Ни на секунду не смолкала канонада. Но вот её окончательно заглушил грохот взрываемых казематов и погребов. Густое красновато-туманное облако поднималось над городом и медленно исчезало где-то в глубине потемневшего неба. Облако закрывало звёзды и наполняло пространство под собой удушливым горьким запахом.
С редута Шварца горевшие улицы казались стоглавым змеем. Сжав обветренные губы, отходили на построение защитники редута. Молча заклёпывали орудия, забирали принадлежности. Над ними продолжало грохотать и бесноваться небо. Рядом ухали снаряды, то и дело вскрикивали смертельно раненные. Колька взвалил на плечи тяжёлый ранец Степана, взял в руки маленький прибойник и в последний раз взглянул на свои искорёженные мортирки. Он мысленно шептал им: