Так невесело размышлял Газис. Но тут он заметил на противоположном берегу кучку ребят, столпившихся у лодок. Бойскауты!
— Ведь это Генка! — крикнул он. — Подождите меня здесь.
И пошел по перекату к берегу. Вот он вышел на берег и что-то рассказывает обступившим его ребятам. Два бойскаута вместе с Газисом сели в лодку и погребли к острову: это Гена и Соколиный Глаз.
Когда лодка причалила, Гена первым выскочил на берег и подошел к Максиму. Осмотрел его спину и сказал:
— Вы не представляете, насколько это серьезно. Давайте скорее ко мне, покажем папе.
Носилки поставили в лодку и переплыли Сакмару.
Едва лодка носом коснулась берега, как Гена выскочил из нее и крикнул:
— Бобер, живо на губернаторскую дачу! Попроси подводу.
— Чтобы я просил подводу для этого лохмача? — протянул Котька. — Нет уж, уволь.
— Что ты сказал? — Гена решительно шагнул к Котьке.
— Гена, что ты… да я…
— Марш! — крикнул Гена, и Котька, красный от стыда, побежал в гору.
У доктора
Уже начало смеркаться, когда телега с Максимом подъехала к дому Гены. Газис и кучер остались у повозки, а Гена скрылся в доме. Прошло несколько минут, и через открытое окно Газис услышал разговор.
— Ведь он в тяжелом состоянии, — говорил Гена.
— Но у меня не госпиталь. Вези в больницу. Хочешь, я дам записку, — это бас доктора.
— Пока мы его довезем, да еще врача на месте не окажется, бог знает что может случиться.
— Ничего с парнем не случится, этот народ живучий.
— Ну, папочка, возьми его, — раздался вдруг голос девочки, — папочка, ты ведь добрый.
«Соня», — догадался Газис.
Гена выскочил из дома.
— Давай, понесли, — скомандовал он Газису.
И вот Максим лежит на широком кожаном диване. Доктор, подняв только что вымытые руки, командует горничной Маше:
— Рубашку долой, штаны тоже. Эка ноги-то какие грязные, потом помоешь. А это что за листья?
— Это я мать-мачеху прикладывал, — ответил Газис.
— Гм, новоявленный эскулап. Смой-ка всю эту гадость, — приказал доктор Маше. — Да-а, тут что-то серьезное. Ну-ка все марш отсюда!
Гена и Газис вышли в столовую. Здесь за большим столом стояла Соня. В ее огромных на бледном личике темных глазах был вопрос, и когда Гена и Газис сели за стол, она спросила:
— Ему больно?
— А ты как думала? Семь дробин в спине, — ответил Гена.
— Ой! Его папа резать будет?
— Наверно. Ты вот что, дай-ка поесть что-нибудь.
Соня с готовностью побежала на кухню. Принесла кусок телятины, несколько холодных котлет, хлеб.
— Больше ничего нет, — сказал она.
«Ого, ничего нет, — подумал Газис, — тут бы на всех нас хватило».
Начав есть, он до боли в желудке почувствовал, как голоден и как вкусна эта господская пища. Со всем этим он наверняка управился бы в пять минут. Но Соня… Каждый кусок, отправляемый в рот, она сопровождала внимательным взглядом, приглядываясь, как Газис жует и даже глотает. Какая уж тут еда! Поэтому Газис, проглотив кое-как котлету, сказал:
— Я больше не хочу, спасибо.
— Как это не хочешь? Давай ешь, — возразил Гена. — Ты ведь целый день возился с Максимом, устал и ел, наверное, давно. А нам еще с тобой на остров шагать.
— Ночью? — воскликнула Соня.
— А что нам ночь.
— А как же Максим? — спросил Газис.
— Останется здесь.
— Ой как хорошо! — обрадовалась Соня. — Я за ним ухаживать буду. И вылечу его.
В столовую вышел доктор.
— Ну, силен ваш приятель, — весело заговорил он, — семь надрезов сделал ему на спине, и хоть бы пикнул. Молодец! Если дело обойдется без заражения крови, то через неделю будет бегать. Вот вам его трофеи, — доктор высыпал из ладони семь дробинок. — Сохраните ему на память. А теперь пусть поспит. Утром отправим в больницу.
— Зачем? Не надо в больницу! — закричала Соня. — Я буду за ним ухаживать.
— Ни за кем ты ухаживать не будешь. Это тебе не игрушки. Утром поедешь к маме на дачу, а молодца отправим в больницу.
Доктор ушел. Газис во что бы то ни стало решил взглянуть на друга. Ведь неизвестно еще, когда увидятся. Подойдя к дивану в полумраке кабинета, едва освещенного ночником, Газис разглядел Максима, ничком распростертого на кожаном диване. Он весь был забинтован, будто на него надели белый жилет. Максим приподнял голову.
— Газис, ты? А я боялся, не увижу тебя. Знаешь что, смотри, маме не говори.
— А может быть, я за ней завтра пошлю коляску. Пусть посмотрит, что ты в хорошем месте, — сказал Гена.