Так вот всегда и было. Потому и надоел Алешке Коля Иванович. Потому и захотелось придумать такое, чтобы затмить навсегда Колю Ивановича, о котором Лена только и думает, — конечно, только о нем и думает! А что? Разве это профессия — орнитолог? Вот Гринь, например, тракторист, К-700 водит. А что такое орнитолог? Взрослый человек, а со всякими птичками возится. Разве это серьезное занятие? Никогда Алешка не станет орнитологом.
Вот такие горячие мысли бродили в Алешкиной голове, когда он прочел письмо, которое было адресовано Коле Ивановичу и которое он не отправил. Уходя из дому с письмом в кармане, он оставил конверт на столе. А когда вернулся, его на столе не оказалось. Алешка не на шутку испугался, подумав, что конверт нашла мать. Но вскоре убедился, что это не так: увидев Алешку, она ничего ему не сказала, ни о чем не спросила. Он искал его всюду, но не нашел. Можно было бы отправить письмо в другом конверте, да Алешка не запомнил адрес. Поэтому письмо он спрятал в сарайчике под ящиком с гвоздями. Не навечно, конечно, потому что надеялся каким-нибудь образом узнать адрес Коли Ивановича.
Просунув под ремень сумки большой палец, Алешка шагал от дома к дому, разнося почту. Писем с каждым днем становилось все больше — это писали те, кто собирался провести летний отпуск в Гавани, у моря. Алешку не радовал приезд отпускников по одной причине: в магазине из-за них будет все лето очередь. Пойдешь купить пустяк, а потеряешь целый час. Отдыхающим торопиться некуда, но каково занятому человеку? А так, конечно, пусть приезжают — на берегу места всем хватит.
Родители Степки Клименко больше других в Гавани получали газет и журналов. И письма к ним приходили часто. В основном с треугольным штампом от сына Ивана, из армии. Ивана Алешка уважал, тот был настоящим охотником, рыболовом и мотоциклистом. Себя Алешка тоже считал заядлым охотником и рыболовом. Довелось-таки ему прошлой осенью пострелять перепелок и зайцев. На его охотничьем счету уже четыре зайца и шестнадцать перепелок. Для начала неплохо. Так отец сказал. Даже Гринь, самый известный в Гавани охотник, тоже хвалил его. Гринь — человек, Иван — тоже. А Степка — зануда. Ну, может быть, это не самое подходящее слово — зануда. Алешка не будет спорить. Но есть в Степке Клименко что-то такое, что Алешке не по нутру. И очень жаль. Потому что Степка Клименко — единственный в Гавани одноклассник-мальчишка. Можно было бы дружить с ним, вместе ходить на рыбалку, а осенью на охоту. Про то, что Степка был в классе старостой и что из-за него поставили четверку по поведению во второй четверти — конечно, из-за него! — Алешка, пожалуй, не стал бы вспоминать. Дело прошлое. Но разве Степку вытащишь на рыбалку? Никогда. У него другие увлечения: он, видите ли, предпочитает читать книги. И еще сочиняет стишки. Пусть, конечно, читает книги и пишет стишки, раз ему это нравится, но надо быть еще и человеком. А то сидит, вздыхает над книжками, а ружье еще не разу в руках не держал. Может, и держал, конечно, да только не стрелял — это уж точно. Мужчина должен быть охотником. Так говорит Гринь. И Алешка полностью с ним согласен. Смешно даже сравнивать, но Лена больше похожа на мальчишку, чем этот Степка. Нет, не нравится он Алешке. Уже хотя бы потому, что летом прохлаждается: то дома на кровати с книжкой валяется, то на берегу под солнышком загорает. А Алешка целыми днями вкалывает: разносит почту, поливает огород, а иногда еще и отцу помогает перетряхивать и тюковать камку. И все же Алешка ничуть не завидует Степке. Разве у него настоящая жизнь? Настоящей жизнью там и не пахнет. Потому что и стишки он сочиняет про чепуху: про облака, про волны, про звезды... Алешка читал его стихи в школьной стенгазете. Правда, одно стихотворение напечатали в «Пионерской правде» — про дельфина, которого в шторм выбросило на берег: лежал дельфин и задыхался, а море было рядом... После этого Степку в школе стали называть поэтом, а девчонки... Просто смех! Вот если бы Степка умел хорошо стрелять, был настоящим охотником, тогда его уважали бы все мужчины. Не какие-то там девчонки-одноклассницы, а мужчины! Есть разница, правда?
Гринь выписывал только одну газету, спортивную. Еще в доме отдыха, куда привозили почту для жителей Гавани вместе с почтой для отдыхающих, Алешка узнавал из газеты Гриня спортивные новости, чтобы потом, вручая газету, можно было сказать: «А спартаковцы продули». Или: «Динамовцы подкачали на этот раз».
Гринь был не большой охотник до разговоров, но на такие слова откликался.
Так было и в этот раз. Гринь, в одних трусах, сидел на корточках перед мотоциклом и копался в двигателе.
— Забарахлил? — спросил Алешка.
Гринь оглянулся.
— А, почтальон?! Что нового!
— Наш Алексеев установил новый рекорд мира!
— Ну?
— Написано. — Алешка положил на сиденье мотоцикла газету.
— Точно, двести сорок два килограмма! Сила!
Гриню было лет двадцать пять. Он уже отслужил в армии. И хотя жил в Гавани, работал трактористом в соседнем колхозе.
— На работу? — спросил Алешка.
— Да, — вздохнул Гринь.
— Скоро охота, — сказал Алешка, потому что, встречаясь с Гринем, не мог не заговорить об охоте.
— Какое там скоро, ответил Гринь. — Только середина лета.
Алешка и сам знал, что начала охоты еще ждать да ждать. Просто хотелось напомнить, что он, Алешка, тоже охотник, а значит, и друг Гриню, потому что охотник охотнику — всегда друг.
— Говорили мне, будто в бухте у Желтого мыса уточек полно, — Гринь повернул к Алешке скуластое лицо, взглянул из-под широких черных бровей. — Не желаешь поохотиться?
— Нельзя ведь, — ответил Алешка.
— Знаю, что нельзя. А утятинки хочется. — Гринь ухмыльнулся, показал крупные белые зубы. — Может, пощипаем как-нибудь, а?
— Не-ет, — выпятил губы Алешка. — Если Кузьма Петрович поймает...
— Не ночует же он там?
— Не ночует, но все-таки. Закон...
— Ладно, — махнул рукой Гринь. — Это я так, провокация. Молодец, что не поддался. На то и заповедник, чтоб никто туда нос не совал. Когда я был таким пацаном, как ты, никакого заповедника не было и законов об охране природы — тоже... Да... Так что еще новенького?
— Ничего, — ответил Алешка. — Вот, работаю.
— Ну, работай, работай. Труд — основа жизни...
«Ишь, утятинки захотел, — хмыкнул Алешка, направляясь к дому Степки Клименко. — Утятинки ему захотелось! А если б я согласился? Хитрюга этот Гринь!..»
Алешка постучал в дверь кулаком. На стук вышел Степка. Был он заспанный, со взлохмаченной головой.
— Дрыхнешь? — усмехнулся Алешка. — Принимай почту. Тут и для тебя есть кое-что.
— Где?
— Среди газет. Потряси.
Степка тряхнул пачкой газет, и на порог упал синий конверт. Степка так поспешно наклонился за ним, что стукнулся лбом об Алешкину коленку.
— Так и чашечку можно раздробить, — проворчал Алешка, потирая колено.
Но Степка, казалось, ничего не слышал: он просто впился глазами в конверт.
— Из редакции, — сказал на всякий случай Алешка. — Прочти, что там.
— Нет! — вскинул глаза Степка и спрятал письмо за спину. — Нет!
— Нет так нет, — проговорил Алешка, поправляя на плече ремень сумки. — Твое право. Пока.
— Пока, — ответил Степка. Он стоял на пороге, пока Алешка не вышел за калитку. Потом бросился в комнату и поспешно распечатал письмо. То ли руки у него дрожали, то ли глаза спросонок ничего не видели — Степка сперва не мог разобрать ни строчки. Пришлось сесть и положить письмо на колени.