Я подошел к изгороди.
— Вот тоже хочу развести голубей. Что посоветуете, Никита Григорьевич?
— Славное дело, — бухгалтер завинтил кран, из которого лилась вода в цинковое корыто, и подошел ко мне. — Славное дело. Лучше голубя птицы нет.
Нас разделяла теперь только металлическая сетка.
— А я смотрю и гадаю, что это за ящик у вас на курятнике, — продолжал бухгалтер, — голубятня — не голубятня, а так, что-то похожее. Шурко говорит, что у вас даже парочка голубей уже есть.
— Есть. Хотите взглянуть?
— Николаевские? Крымские? Или драконы? — спросил Никита Григорьевич.
— Берите выше, — сказал я.
— Египетские?
— Еще выше, Никита Григорьевич.
— А что же выше?
— Маркизет, — сказал я.
— Это какой же «маркизет»? — глаза Никиты Григорьевича забегали от любопытства.
— Да тот самый.
— Не слыхал. Покажите.
— Сейчас покажем, — я подал рукой знак Серому, который уже сидел на крыше курятника. Серый в ту же секунду сунул руку в голубятню, прильнул лицом к окошку и вытащил Маркизета.
Никита Григорьевич еще издали разглядел, что в руках Серого не просто голубь, не крымский, не николаевская бабочка, не дракон, а... Он вцепился пальцами в сетку и весь подался вперед. Серый, улыбаясь, поднес голубя к носу Никиты Григорьевича.
— Головку, — попросил тот.
Серый показал головку Маркизета.
— Грудку. Теперь грудку. Убери руку.
Серый исполнил и эту просьбу.
— А теперь взмахни, чтоб он развернул хвост.
Серый взмахнул. Маркизет развернул веер хвоста.
— Как мой, — посмотрел на меня Никита Григорьевич, и у него при этом задрожали губы. — Не мой ли? — он бросил быстрый взгляд на свою голубятню и снова прильнул к сетке.
— Не ваш, — ответил я. — Мой. Собственный.
— Быть не может. Где достали?
— На рынке. У старичка из церковного хора.
Никита Григорьевич отстранился от сетки, отряхнул куртку, к которой прилип голубиный пух, взволнованно потер руки.
— Трудно будет вам разводить голубей, — сказал он, глядя себе под ноги. — Не советую.
— А что ж так?
— Да вот, моя голубятня рядом, — объяснил Никита Григорьевич, — ваши голуби перелетят к моим. У меня голубятня первый класс, вы такую не сделаете.
— Сделаем, — сказал Серый, — снимем мерку с вашей.
— А может быть наоборот? Может быть ваши голуби, Никита Григорьевич, перелетят к моим? — сказал я.
— Никогда! — встрепенулся он. — Что вы! Сто раз испытал, даже тысячу. Ни один голубь до сих пор не ушел, а ко мне прилетают. Вчера, например, один крымский с колечком на ноге... Не советую.
— Давайте попробуем, — предложил я. — Пустим нашего Маркизета к вам и посмотрим, останется он или уйдет.
Это можно, но... — Никита Григорьевич замялся.
— Что — но? — спросил я. — Выкладывайте, Никита Григорьевич. Я согласен.
— На что согласны?
— На все, — ответил я.
Никита Григорьевич облизал верхнюю губу, затем нижнюю, почесал костяшкой большого пальца под носом и вдруг выкрикнул с задором:
— Идет! Под загон!
Я посмотрел на Серого. Тот кивнул головой.
— Под загон, — сказал я. — Идет. Но условия ставлю я.
— Какие?
— Пару черных николаевских, если вам не удастся загнать Маркизета в голубятню.
— Пару?
— Пару. Ведь Маркизет того стоит?
— Стоит, — согласился Никита Григорьевич. — Начнем.
— Мягкие условия, — сказал Серый, когда мы выходили со двора. — Надо было сразу на всех выбракованных.
— Спокойно, — посоветовал я Серому. — Нельзя сразу раскрывать все карты.
Из дома вышли Шурко и жена Никиты Григорьевича. Мы с Серым, встреченные Никитой Григорьевичем у калитки, не останавливаясь, прошли к голубятне.
— А он хоть летать умеет, твой голубь? — вызывающе крикнул Шурко, когда мы проходили мимо него. — Он, наверное, и летать не умеет, дохляк какой-нибудь...
— Цыц! — приказал сыну Никита Григорьевич. — Ни слова больше!
Необходимы были некоторые приготовления. Никита Григорьевич распахнул дверь голубятни, и птицы взлетели на крышу. Я невольно прикрыл ладонями уши — такой поднялся шум.
— Они твоего дохляка сейчас по перышку растаскают, — снова выкрикнул Шурко.
— Я что сказал! — Никита Григорьевич погрозил кулаком.
Никита Григорьевич опустил треугольную решетчатую дверцу чердачка голубятни. Эта дверца, если потянуть за веревку, перекинутую через блок, тут же поднималась и захлопывала круглое отверстие в чердаке. Затем взял свою длинную бамбуковую трость, стал спиной к голубятне и приказал Серому: