— Нет, — ответил Серый и направился с сорочонком к лесополосе.
— Да-а, — усмехнулся Щукин. — Пацаненок предан тебе до мозга костей. Это очень опасно.
— Почему?
— Сделаешь один неверный шаг, и он возненавидит тебя. Это опасно. Трудно сохранить дружбу с мальчишкой. Но ты, кажется, из этих, из чудаков. Мальчишки обожают чудаков...
Я промолчал.
— А не пора ли нам возвращаться? — сказал Щукин. — Мне сегодня нужно быть дома.
— Да, согласился я. — Еще в бухгалтерию надо зайти. Директор мне вчера обещал, что нажмет на бухгалтера. Возможно, что получим деньги.
Щукин махнул рукой.
Холсты оказались испорченными до такой степени, что о восстановлении их не стоило и помышлять. Во-первых, они были изрядно залиты чернилами и заляпаны краской, а во-вторых, изодраны — не порезаны, а просто изодраны.
— Кто-то здорово повеселился, — сказал после долгого молчания Щукин. — Буйная сила...
— Вызови участкового и расскажи ему все, что знаешь, — приказал я Луке.
— А что я знаю? Ничего я не знаю. Кто-то влез в окно, которое я оставил открытым, и вот... — Лука плюнул со злостью и отошел.
— Что же делать? — задумался я.
— Да, брат, — вздохнул Щукин. — Насколько я понимаю, мне не видать теперь денег, как своих ушей. Так?
— Пожалуй, — ответил я.
— Это самое печальное. А холсты — шут с ними, туда им и дорога. Труд, конечно, но труд халтурный, в чем тебе искренне и признаюсь. Ты был прав. Ведь я умею лучше, гораздо лучше. Веришь?
Я кивнул головой.
— Тебя мне более всего жаль, — продолжал Щукин. — Ведь ты расплачивался со мной из своих денег, верно? И не мне напакостили, а тебе отомстили... За что?
Я пожал плечами.
— И какого дьявола ты тут сидишь? А? Ты ведь толковый парень, а зарылся в эту глушь. Зачем? Рвать тебе надо отсюда когти. Предлог есть. Послушайся моего совета.
— Не ваша забота, маэстро, — ответил я.
— Ну что ж, тогда прощай, крестьянин. — Щукин остановился и протянул мне руку. — Мне пора домой.
Никита Григорьевич встретил меня неопределенным покашливанием. Едва пожав мне руку, снова уткнулся в свои бухгалтерские бумаги, потом выдвинул ящик стола и копался в нем до тех пор, пока я не заговорил.
— Так что же теперь будем делать, Никита Григорьевич? — спросил я.
— А что надо делать? Ничего не надо делать, — ответил он, не глядя на меня. — Завтра праздник — вот и все заботы. А что же еще? Если бы вы раньше оформили документы на художника, мы уплатили бы ему. Но... — он перестал рыться в столе и посмотрел на меня. — Но вам было бы хуже, потому что с вас же и удержали бы, поскольку работа испорчена, а материально ответственное лицо — вы. А теперь — как будто никто ничего и не делал. Директору я так и объяснил. Он согласился. Стало быть, с праздничком вас, Геннадий Геннадиевич. — Никита Григорьевич тихо засмеялся и замотал головой. — Выходит, что кто-то ловко загнал и вашего голубка, а
Когда я был уже за дверью, мне послышалось, будто Никита Григорьевич запел.
Говорят, что больные собаки сбегают со двора, уходят в степь и отыскивают там целебные травы. Я вспомнил об этом поверье, когда сидел на кургане и мрачно созерцал окрестность, жуя горький стебелек полыни. «Что я здесь потерял? — спрашивал я себя. — Какого дьявола я торчу в этих Васильках?» Ответ слагался не из слов, а из картинок, которые одна за другой возникали в моем воображении. То я видел огрызок ссохшегося сыра на столе, а рядом забитую окурками пепельницу, то клубный пол, усеянный подсолнечной шелухой, а то вдруг полотенце, висящее на гвозде возле умывальника, — и полотенце давно не стиранное, и вода в умывальнике ледяная...
Действительно, что я здесь потерял?
С кургана мне было видно все село, закутанное в прозрачную зелень ив и акаций. Сквозь зеленую дымку просвечивали там и сям белый шифер и красная черепица крыш. На восточной окраине Васильков блестела под солнцем покрашенная серебрином водонапорная башня. И легко можно было себе вообразить, что башня — это труба того самого паровоза, который тащит за собой состав из побеленных к празднику домов-вагонов, выбрасывая клубами в небо зеленый прозрачный дым...
— Любуетесь? Геннадий Геннадиевич!
Я оглянулся и увидел Саню Данилова верхом на Снежке.
— У меня есть деловое предложение, — сказал Саня после того, как мы обменялись крепким рукопожатием. — Я сделаю нужные вам декорации. Думаю, что это не так сложно, что я справлюсь.
Я погладил гриву Снежка и кивнул головой, а хотелось до невозможности глупого: повиснуть на шее коня и зарыдать.