Я покраснел.
Танька отбросила косички за спину, сыпанула в Юрку камешками и убежала на мост — и еще там, перевешиваясь через барьер, показывала нам язык, кричала:
Юрка словно не слышал и начал раздеваться, а я, будто осматривая берег, пошел близко у воды, чувствуя, как горят уши — казалось, они просвечивают насквозь, как мандарин на солнце.
Я смотрел снизу вверх, в гулкое каменное дно моста, слушал, как шуршат машины, разбрызгивая лужи — слушал мост, как большую раковину, где чутко бился неумолчный шум города.
Юрка визжал от холода и саженками плыл к другому берегу, где притопывала Танька, держа руками юбочку и строя невероятные рожи…
Под вечер, когда уже зажигались слабые огни, я опять спустился к мосту и снова бросал листья в воду, и смотрел, как они, крутясь на ветру, сплываются стайкой.
На мост пришли двое и долго глядели вниз, близко касаясь друг друга.
Он курил, бросал вспыхивающие спички под мост, — ему, видно, нравилось, как они гаснут: не сразу, чертя светлую линию в воздухе.
Она, подняв воротник и опустив низко лицо, смеялась и вскрикивала:
— Как здорово… Ой, как здорово! — И просила бросить еще.
— А ты прыгнешь с моста? — спросила она. — Страшно.
— Отчего же, прыгну. — Он опять бросил спичку.
— Вот если долетит до воды и не погаснет, то сбудется… Погасла… Брось еще.
— Спички кончились, — сказал он.
Под мостом голоса звучали гулко, так, будто стоящие на мосту говорили в колодец. Только иногда шум проезжающей машины заглушал их.
Они вдруг притихли.
Я не понимал, зачем они так долго, молча глядят в чернеющую воду и, вскарабкавшись наверх, отправился домой учить теорему о двух равнобедренных треугольниках.
У меня плохо получалось с геометрией.
У меня совсем не ладилось с треугольниками, и я тайком писал стихи о море.
Я хотел быть сильным и когда-нибудь прыгнуть с моста.
Я стащил из отцовского кабинета две толстые книги и снес их букинисту. Я стоял перед ним, небрежно отставив ногу, и звенел в кармане монетками. Я боялся, что он прогонит меня и расскажет отцу о книгах. Я боялся, что он окажется знакомым отца. Мне казалось, что у отца все знакомые.
У букиниста на щеке была крупная сердитая бородавка. Она двигалась розовой кляксой, когда он листал книгу.
Все сошло гладко, и в моей руке захрустели две новенькие десятки.
О, это было много. Сказочно много.
Я весело вошел в спортивный магазин и купил гантели с круглыми головками.
Я придумывал, как бы мне сказать дома, откуда у меня эти «железки». Мама даже коньки называла железками.
Я не знал, куда мне деть оставшиеся пять рублей, и вдруг встретил Таньку.
— Пойдем есть мороженое? — сказал я.
— Пойдем, — согласилась она удивленно.
Я купил самое дорогое, в золотой бумаге. И мы стояли на мосту и ели мороженое. Оно таяло и молочными длинными каплями падало в воду.
У меня в кармане, высунув гладкие черные головки, лежали гантели.
— А ты бы прыгнул с моста? — вдруг спросила Танька.
…Я надеваю галстук.
Я иду на выпускной вечер.
Я читаю перед затихшим залом стихи и гляжу на Таню. Она сидит с Юркой и улыбается.
Потом танцы. Мы стоим втроем у распахнутого окна. Таня покусывает ветку сирени, ищет счастье из пяти лепестков.
Громко поет радиола…
Мы выходим из школы втроем.
Тяжелый серый мост висит над водой.
Я нарочно отстаю. Я говорю:
— Идите, я вас догоню…
Я перевешиваюсь за литой барьер. Я смотрю вниз, закуриваю и бросаю под мост вспыхивающие спички — они гаснут не сразу, чертя светлую линию в воздухе. Я будто слышу: «А ты бы прыгнул с моста?»
Я загадываю: если долетит горящая спичка до воды, сбудется то, чего я хочу.
Но коробок пуст, и под мостом темно.
Я слышу, на другом конце моста смеется Таня.
АРА
Гудит лес, стряхивает росу, кажется, ни души нет в нем — одна тишина, вспарываемая тонкими вскриками птиц.
Чистая капля скатывается по листу кругло и тяжело.
Ара просыпается, трет лапами глаза и вскакивает. Чуть склонив голову набок, она вслушивается в лес, переступает мягко и вдруг вздрагивает — о ветку ударила капля росы. Ара подходит ближе, слизывает с горькой коры мелкие брызги и улыбается на свежее низкое солнце, обнажая молодые зубы.
Она дышит глубоко, свободно, закинув большую гладкую голову. Потом принимается чесаться, вылизываться, распушив хвост. Она катается по траве, повизгивает тоненько и опять вылизывается.