Меня взяла злость. Я поднялся и пошел к двери, но дверь оказалось Сенькой, и мы, встретившись руками, больно сжали пальцы.
— Укрываться попусту. Мать все ровно узнает. Пойду я. Ты только молчи, я сам скажу. Тебя заругают.
Сенька гладил мой рукав и молчал…
Я открыл дверь и, выжав из губ улыбку, проговорил, не слыша себя и не видя никого:
— Я, мама. Мне в глаз что-то попало. Мама!
В комнате зазвенело стекло. Мама вскрикнула и, схватив меня в охапку, понесла к постели, зачем-то сбросила ботинки, укрыла одеялом, повторяя:
— Что же… Что же… Беда ты моя. Ты видишь меня?
— Вижу, мама. Ты в синей кофте. Это пройдет.
Мир крутился, как колесо, и какой-то внутренний глухой голос вплетался в стук сердца:
— Ты мужчина. Ты мужчина…
Я даже будто слышал голос отца.
СВЕТ В ЗРАЧКЕ
Как-то странно, разом изменился мир — в нем погасли краски, и он превратился в плавающие звуки. Я слышал тишину. Она дышала горячим маминым дыханием.
Еще вчера я был глух, я не знал тишины и думал, что она появляется, если заткнуть ватой уши. Но тишина жила рядом, в шорохе часовых стрелок и сбивчивой поступи сердца. Я много потерял, но и многое обрел. Я научился слушать себя.
Я лежал в постели. Весь дом ожидал результатов рентгена.
— Марта, как на дворе? — спросил я.
— Все так же. Ветер сегодня, Родя. Дождь.
Стеклянная песня дождя ворвалась в окно, и Марта поднесла к моим губам мокрый кленовый лист. От него пахнуло свежей землей.
— Марта, а Сенька приходил?
— Он тебе книги принес. Чудак. Ты еще начитаешься. «Алые паруса» Грина.
Марта ушла в клинику. Я остро вслушивался в дождь, а мама сидела в изголовье и часто поправляла одеяло. Прошел час, а может быть и два. Я разучился считать время. День и ночь — они разнились одним мазком: просто на синюю скатерть с белыми разводами опрокидывали громадную чашу чернил.
Когда Марта вернулась, мама отделилась от постели и зашуршала бумагой, потом охнула, но тут же сильно заговорила:
— Все хорошо. Тебя будет смотреть профессор. И рентген хороший. А сейчас чай вскипятим и покушаем.
Я остался один. В кухне говорили мама и Марта. Я услышал незнакомые слова: инородное тело. Это звучало непонятно и страшно.
Профессор сильными пальцами открывал глаза и спрашивал зачем-то, сколько мне лет. За меня отвечала мама, она волновалась и держала меня за плечо.
— Посмотрим глазное дно… Ждать рискованно. Завтра операция, — профессор говорил приятно и доверчиво. Наверное, он был седенький и в белом халате. Я поцеловал маму, хотел сказать: «Я сильный, за меня бояться не надо», но смолчал, надел длинный широкополый халат и, шлепая тапочками, пошел по коридору. На моем плече лежала рука профессора.
— Определите мальчика…
Судя по слегка зазвеневшему стеклу, мы остановились у двери палаты. Теперь я уже попал в женские ласковые руки, они пробежали по моему телу, разгладили складки халата.
— Как зовут тебя?
— Родион. Родя…
— Вот и хорошо. Меня Люда.
Ее голос журчал тихо и медленно.
— Вы, наверное, похожи на Марту?
— А кто такая Марта?
— Сестра моя…
— Да. Впрочем… Да, я похожа на всех. Сейчас на Марту. Вот твоя койка. Отдохни. Я скоро приду.
Где-то подле меня шел разговор.
— Новенький… Нас, значит, трое стало. Так ты, Саня, ждешь?
— Жду.
— А не придет, тогда что?
— Ждать буду.
— Пока не помрешь, да?
— Ждать буду, — упрямо крепился Саня.
Я попробовал их представить, нарисовать. Саня получался обязательно рыжим, а другой, с хитреньким голосом, казался черным и маленьким.
— А она красивая?
— Да, таких ты не видел.
— Видывал. Была такая, может покрасивше.
Стало тихо. Я скрипнул пружиной постели и закрылся по бинты одеялом. Оно кололо кожу. Я решил заснуть, но подкралась навязчивая мысль — «А вдруг так и останусь слепым. Вдруг…»
На другой день утром меня усадили в кресло. Рядом был Саня. Острым коленом я чувствовал его ногу — она вздрагивала. Григорий Павлович — тот, что чудился мне черным и маленьким, уходя в операционную, проговорил:
— А ты жди, Саня, — то ли продолжая вчерашний разговор, то ли так, бодря и себя и Саню.
Люда сидела около нас. Она держала мою руку и больно нажимала ногтем.
— Люда, может быть, мне что-нибудь передавали, а вы забыли. Вам нельзя забывать, — Саня задвигался и добавил: — Вспомните?
— Санечка, да разве я забуду? Я же знаю, что ты ждешь.