– Бац! – воскликнул Барабаш, угодив предводителю прямо в нос.
– Бац! – подхватили этот клич остальные форты, обрушивая на головы уцепившихся за поленья краснорубашечников целый ливень песка.
Бока схватил Колнаи за руку.
– Песок на исходе, – сказал он. – Я отсюда вижу. И Барабаш кидает уже одной рукой, а ведь в угловом форте бомб втрое больше, чем в других…
Огонь и правда стал как будто слабей.
– Как же быть? – спросил Колнаи.
Но к Боке уже вернулось самообладание.
– Победа будет за нами, – сказал он.
В этот момент форт номер два прекратил бомбардировку. Видимо, песок иссяк.
– Теперь пора! – воскликнул Бока. – Живо в сарай! Наступление!
А сам одним прыжком очутился у сторожки и, распахнув дверь, крикнул внутрь:
– В атаку!
Оба батальона мигом выскочили наружу: один из сарая, другой из сторожки, – и вовремя. Пастор уже занес ногу на парапет форта номер два. Но кто-то, вцепившись сзади, стащил его вниз. Краснорубашечники растерялись. Они думали, что обратившееся в бегство войско скрылось в штабелях и назначение фортов – не допускать туда противника. И вдруг те, кого они только что преследовали, ударили им в тыл!..
Авторитетные военные корреспонденты, участвовавшие в настоящих войнах, утверждают, что в сражении самое страшное – паника. Полководцы и сотен пушек не так опасаются, как малейшего замешательства, которое обычно за несколько секунд разрастается в полнейший хаос. Но если паника страшна настоящему войску, с ружьями и пушками, как же было не поддаться ей горстке маленьких пехотинцев в красных спортивных рубашках?
Они не поняли, в чем дело. В первую минуту никто даже не сообразил, что это – те самые беглецы, которые только что от них скрылись. Краснорубашечники решили, что перед ними совершенно новое войско. Только узнав некоторых в лицо, они увидели, что столкнулись со старыми знакомыми.
– Откуда вы? Из-под земли, что ли, выскочили? – вскричал Пастор, когда две сильные руки ухватили его за ногу и стащили на землю.
Теперь и Бока сражался. Высмотрев себе подходящего противника, он схватился с ним и, борясь, понемногу стал оттеснять его к сторожке. Краснорубашечник, видя, что с Бокой ему не сладить, изловчился и подставил ножку. С фортов, откуда внимательно следили за поединком, раздались протестующие крики:
– Позор!
– Ножку подставил!
Бока упал, но тотчас вскочил на ноги.
– Ты ножку мне подставил! Это не по правилам! – крикнул он и поманил к себе Колнаи.
Вдвоем они моментально водворили барахтающегося краснорубашечника в сторожку и заперли его там.
– Вот дурак! – тяжело дыша, сказал Бока. – Если б он по правилам боролся, я бы с ним не сладил. А так – мы имели полное право пойти на него вдвоем.
И он снова поспешил в бой – туда, где противники, разделившись попарно, один на один боролись друг с другом. Бомбометчики осыпали краснорубашечников остатками песка, сохранившимися в первых двух фортах. А форты, которые смотрели на улицу Пала, молчали. Они выжидали.
Колнаи хотел было сам схватиться с кем-нибудь врукопашную, но Бока прикрикнул на него:
– Не лезь в драку! Ступай передай приказ: гарнизонам первых двух фортов перейти в четвертый и пятый!
Колнаи пересек поле битвы и передал приказание. С первых двух фортов тотчас исчезли знамена – бомбардиры взяли их с собой на новые позиции.
Один победный клич гремел за другим. Но самый громкий прозвучал, когда Чонакош схватил Пастора – самого грозного, непобедимого Пастора! – поперек туловища и, подняв в воздух, донес до сторожки. Мгновение – и Пастор в бессильной ярости заколотил ногами в дверь, но уже изнутри…
Тут поднялся невообразимый шум. Краснорубашечники чуяли уже свою гибель, а теперь, лишившись предводителя, совсем потеряли голову. Оставалось только уповать, что отряд Ача исправит положение. Но пока их одного за другим вталкивали в сторожку при новых и новых взрывах ликования. Эти торжествующие вопли доносились и до корпуса, неподвижно стоявшего у входа с улицы Пала.
– Слышите? – с гордой улыбкой кивал Фери Ач в сторону пустыря, прохаживаясь вдоль строя своих бойцов. – Скоро нам подадут сигнал.
Дело в том, что у краснорубашечников был уговор: как только корпус Пастора покончит с выставленным против него заслоном, Пастор и Фери Ач по звуку трубы атакуют одновременно с двух сторон. Но к этому времени горнист Пастора – малыш Вендауэр – уже сидел в сторожке и вместе с остальными пленными кулаками и ногами барабанил в стенки, а труба его, полная песка, преспокойно лежала в форте номер три среди прочей военной добычи…
Пока у лесопилки и сторожки развертывались эти события, Фери Ач подбадривал своих:
– Главное – терпение. А как услышим трубу – вперед!
Но долгожданного сигнала все не было. Крики и вопли стали затихать и слышались теперь так глухо, словно исходили из закрытого помещения… Когда же батальоны в ало-зеленых головных уборах втолкнули в сторожку последнего краснорубашечника, испустив при этом такой торжествующий рев, какого пустырь еще не слыхивал, отряд Фери Ача охватила тревога. Младший Пастор вышел из рядов.
– По-моему, там что-то неладно, – сказал он.
– Почему?
– Потому что это не их голоса, а чужие. Фери Ач прислушался. И в самом деле, горланили чужие. Однако он притворился спокойным.
– Ничего особенного, – заявил он. – Просто наши сражаются молча. Это мальчишкам с улицы Пала туго приходится, вот они и орут.
В это мгновение, точно в опровержение слов Фери, со стороны улицы Марии ясно послышалось «ура».
– Ого! – сказал Фери Ач. – «Ура» кричат.
– Кому туго приходится, тот «ура» кричать не станет! – возбужденно отозвался младший Пастор. – Зря мы, пожалуй, решили, что отряд моего брата наверняка победит…
И Фери Ач, – а он был малый неглупый, – понял, что расчеты его не оправдались. Понял, что и битва теперь уже проиграна: ведь ему одному придется принять бой со всем войском мальчишек с улицы Пала. А долгожданный сигнал трубы – последняя слабая надежда – все не раздавался…
И вдруг вместо него зазвучал совсем другой сигнал – чужой, обращенный к войску Боки. Он означал, что весь отряд Пастора, до последнего человека, взят в плен и заперт в сторожке и что теперь начинается общее наступление с пустыря. И действительно, по звуку трубы армия улицы Марии разделилась на два отряда. Один показался у сторожки, а другой вынырнул из-за форта номер шесть. Шли они в порванной одежде, но с сияющими лицами, торжествующие, закаленные в огне победоносного сражения.
Теперь Фери Ач знал уже с полной уверенностью: войско Пастора разбито. Несколько мгновений он пристально глядел на появившиеся батальоны, потом быстро обернулся к младшему Пастору.
– Но если их разбили, где же они? – возбужденно спросил он. – Если их вытеснили на улицу, почему они не бегут сюда?
Они с Пастором оглядели улицу, а Себенич даже сбегал на улицу Марии. Никого. Громыхала только груженная кирпичом телега, да несколько прохожих мирно шли по своим делам.
– Нигде никого нет! – с отчаянием в голосе доложил Себенич.
– Что же с ними случилось?
И тут только Фери вспомнил про сторожку.
– Их заперли! – вскричал он вне себя от гнева. – Разбили и заперли в будке!
На этот раз догадка его, в отличие от недавнего опровержения, сразу подтвердилась. Со стороны сторожки послышались глухие удары: это заключенные колотили кулаками в дощатые стенки. Но тщетно: маленькая сторожка была заодно с войском улицы Пала. Ни стены ее, ни дверь не поддавались, стойко выдерживая удары. Тогда пленники устроили кошачий концерт, надеясь привлечь этим внимание корпуса Ача. Бедный Вендауэр, у которого отняли трубу, рупором приставил ладони ко рту и, надрываясь, «трубил» в них.
– Ребята! – воскликнул Фери Ач, обращаясь к своему отряду. – Пастор потерпел поражение! От нас зависит спасти честь краснорубашечников! Вперед!