Битва за Балтику, за морские подступы к Ленинграду была долгой и упорной. И победили в ней советские моряки. Большой вклад в эту победу внесли балтийцы-подводники. Восемь подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота были награждены орденом Красного Знамени, три лодки стали гвардейскими, шести командирам подводных лодок было присвоено высокое звание Героя Советского Союза: капитану второго ранга Осипову, капитанам третьего ранга Калинину, Лисину, Травкину, Богораду, Коновалову. Бригада подводных лодок КБФ была награждена орденом Красного Знамени.
В честь подвигов балтийских моряков-подводников в Кронштадте на проспекте Ленина установлен гранитный монумент с высеченным силуэтом подводной лодки и надписью:
«Слава морякам-подводникам Краснознаменного Балтийского флота, защищавшим в период Великой Отечественной войны подступы к городу Ленина».
…За эти два дня я окончательно полюбил лодку и ее людей. Вечером, когда матросы собрались на верхней палубе, я с удовольствием пел с ними их любимую песню «Прощай, любимый город…»
Не хотелось мне уезжать домой, но Дмитрий Филиппович настоял: мама будет волноваться. Всю дорогу до дома я думал только о лодке и подводниках. И уже не представлял себя никем другим, как моряком.
Дядя Дима обещал, что поговорит с командиром лодки и начальником штаба бригады, чтобы меня взяли юнгой. Но когда он приехал к нам через некоторое время, меня ждало разочарование: начальник штаба капитан первого ранга Курников сказал, что, для того чтобы быть юнгой на подводной лодке, нужно овладеть одной из флотских специальностей. Пассажиров на лодке быть не должно. Там и так все рассчитано — и место, и воздух.
— Не отчаивайся, — сказал дядя Дима, — поедем в школу юнг. Поступишь, а после ее окончания придешь к нам на лодку.
Приехали в школу юнг на Васильевском острове. В школе на нас смотрели с интересом: Дмитрий Филиппович — весь в орденах с кортиком и я — в сухопутной форме с погонами ефрейтора.
В школу меня не приняли, так как набор давно закончился. Сказали, чтобы приезжал осенью.
Удрученный, вернулся домой. Вскоре Дмитрий Филиппович узнал, что на Петроградской стороне создается нахимовское военно-морское училище и туда уже идет набор.
— Вот куда тебе нужно поступать, — сказал дядя Дима, — а не в школу юнг. Будешь флотским офицером. А на лодке еще успеешь наплаваться.
Любой ленинградский мальчишка тянется к морю, ну а мне после двух дней, прожитых на «Щ-309» и «Полярной звезде», тем более хотелось на флот. Всего два дня. Но именно здесь окончательно решилось — кем мне быть.
Посоветовался с мамой. Твердо решили: поступать мне надо в нахимовское. Одно смущало: как быть с документами, ведь они выправлены для поступления в суворовское училище.
И тогда я решился на маленький подлог. Стер везде в документах «сувор» и написал «нахим». Поехал на прием к начальнику нахимовского училища капитану первого ранга Изачику и все ему чистосердечно рассказал. Изачик принял решение зачислить меня кандидатом в воспитанники нахимовского училища. Чтобы стать воспитанником, я должен был сдать вступительные экзамены. Пятый класс я не закончил и потому стал сдавать за четвертый. После экзаменов я был принят в заветные стены!
Долгое время после известия о гибели отца мать все не верила, что его нет в живых. Тем более что в извещении было сказано, что отец в боях за город Лугу был ранен и скончался в Гатчинском госпитале. Мама надеялась, что он, может быть, выжил, поправился и вот-вот придет домой.
Как-то я пришел домой в увольнение. Матери не было. Соседи сказали, что она с тетей Дашей на крыше. Мама с 1944 года работала с напарницей Дарьей Григорьевной кровельщицей.
Поднялся на крышу, смотрю, как мама ловко перестилает железную кровлю. Быстро работает большими ножницами, молотком. Вдруг она поглядела вниз и ахнула.
— Витя, отец приехал! — И за сердце рукой.
— Где, мама, где?!
— Посмотри на нашу площадку, вон он стоит!
Вижу: на площадке нашего этажа стоит военный с вещевым мешком за плечами. И у меня сердце остановилось. Он, думаю, папа!
Кинулся по лестнице вниз, одним махом проскочил два двора и на одном дыхании взлетел на третий этаж. И вот я на площадке.
Действительно, стоит военный. Звонит в нашу квартиру. Но это был не мой отец, а другой человек. Должно быть, на мне не было лица, так как незнакомец спросил, что случилось. Я, собрав всю свою волю, чтобы не разрыдаться, объяснил, что обознался, и спросил, к кому он идет. Тут выяснилось, что он муж нашей соседки Ирины Головань, вернулся с фронта. У нас действительно после блокады жили женщина с девочкой. Женщина работала журналисткой. Ей предоставили одну из наших комнат, в которых мы жили после переселения с прежней квартиры.