С первого же дня мы хотели выглядеть бывалыми моряками. По молодости нам казалось, что если брюки у нас будут широкими, матросский воротник, или, как его называют, гюйс, будет не синим, а белым, якорь на бляхе — счищен почти на нет, а бескозырка иметь форму блина, то тогда мы станем выглядеть морскими волками. И первое время после выдачи формы мы на уроках до мозолей на ладонях полировали пастой «ГОИ» свои бляхи. В банные дни, сжигая руки хлоркой, мы травили в тазиках синеву наших воротников. Ночью подкладывали под матрац брюки, натянутые на фанерные «торпедки». Конечно, нам за это здорово попадало. Мы лишались увольнения в город. Теперь это вызывает улыбку. Но тогда мы были обыкновенными мальчишками и слепо подражали «жоржикам» и «стилягам», которые никогда не переводились. Чтобы сделать бескозырки блинами — к чему только не прибегали. Один наш товарищ умудрился вставить внутрь бескозырки чугунный кружок от плиты. Были у нас модники, которые все ушивали, начиная от суконок, кончая бушлатами. Ребята над такими модниками всячески подшучивали. Спали мы в длинных ночных рубахах. Так вот, дождавшись, когда модник уснет, ребята за ночь ушивали на нем рубаху, да так, что утром он не мог ее снять. Бывало, что рубаху «стиляги» пришивали к матрацу толстыми нитками. Утром под смех товарищей жертва вставала вместе с матрацем. Не скажу, что это перевоспитывало, но в какой-то степени такая действенная критика умеряла пыл модников.
Но два обстоятельства заставляли нас всех глубоко страдать. Одно из них — ленты на бескозырках, другое — прическа. Дело в том, что на наших бескозырках муаровые ленты с надписью «нахимовское училище» не имели концов, иначе говоря, тех развевающихся на ветру ленточек с якорями, которые носят настоящие моряки. Вместо них нахимовцы носили на бескозырках бант, как в английском флоте. Этот бант стал предметом насмешек городских мальчишек, да еще в присутствии девочек, — а это было особенно обидно. Нашли выход. Подшивали концы с якорями матросских лент к нашей ленте, засовывали их внутрь бескозырки, а когда выходили в город, ленточки выпускали. Я тоже отрезал концы с якорями от подаренной ленты с надписью «Марат» и подшил к нахимовской бескозырке. Но при этом нужно было срезать бант, а начальство за этим следило. Подчас получалось и так: идет нахимовец в городе, на голове бескозырка с лентой и бантиком, а сзади развеваются длиннющие концы. Уж о длине-то мы заботились!
Об этих проделках узнало начальство, и перед увольнением стали проверять бескозырки. Если находили концы с якорями, их тут же отрезали, а виновный лишался увольнения. Что делать? Выручил Виктор Кузнецов. В каникулы рассказал отцу о наших и своих мучениях, и Николай Герасимович смилостивился: в трех старших классах училища с восьмого по десятый разрешили носить ленты с якорями. Более того, старшеклассники теперь нашивали на левый рукав красные нашивки: одна — восьмой класс, две — девятый и три — десятый. Радости нашей не было границ. Еще бы: мы учились как раз в восьмом классе, и нам вручили ленты нового образца.
Итак, одна проблема решилась. Но оставался еще один, не менее важный для нас вопрос — прическа. Мы росли, взрослели, и, естественно, нам хотелось нравиться девчонкам. Тут, по нашему разумению, всю красоту определяли волосы. Но нас безжалостно стригли под машинку. Мы много раз обращались к командованию с просьбой разрешить носить нормальные прически, но неизменно получали отказ. И вот в одну из поездок в Москву на парад ребята решили послать делегацию к руководителям ВМФ. Должность Главнокомандующего Военно-Морским Флотом временно исполнял адмирал А. Г. Головко. Вот к нему-то и были делегированы с общей просьбой двое воспитанников-фронтовиков: я и нахимовец младшей роты Коля Сенчугов. Нам вручили пригласительные билеты в клуб Военно-Морского Флота на праздничный концерт. Ребята строго предупредили: «Без положительного ответа не возвращайтесь!»
И вот мы в клубе. После торжественного собрания объявили перерыв перед концертом, и мы с Колей пробрались за сцену в служебную комнату. В своих мундирах мы выглядели солидно, все знали, что мы нахимовцы, поэтому и пропустили нас за сцену, где перед концертом отдыхало высокое начальство. Чеканя шаг, мы подошли к группе адмиралов и громко, почти одновременно попросили разрешения обратиться к адмиралу Головко. До этого ни Коля, ни я в лицо Головко никогда не видели, но, зная, что он где-то здесь среди стоящих, обратились сразу ко всем. Адмиралы обернулись, увидев нас, заулыбались, а один из них, как мы сразу же догадались — Головко, сказал: