Мы не поверили Сеньке. «Больно надо бойцам “симфонию” какую-то слушать!» — подумал я.
Женька уловил момент и выхватил у Шульберта скрипку.
— Пусти! — заорал Шульберт и стал вырываться. Женька моментом раскрыл футляр и вытащил скрипку.
Приладил смычок к струне и натянул как лук.
— Огонь!
Смычок не полетел, потому что струна лопнула. Шульберт аж взревел и так толкнул меня, что я не удержался на ногах и шлёпнулся на землю. Шульберт бросился к Женьке и стал молотить его, будто это и не Женька, а так, мешок с опилками.
Когда я встал, Женька стоял у забора и только лицо руками закрывал. Вдвоём мы одолели Шульберта и руки ему за спину завернули.
— Морду набить или?.. — спросил Женька, с трудом переводя дыхание и кивая в сторону Сенькиного инструмента.
— Скрипку не тронь! — закричал Шульберт и стал вырываться. — Вдвоём на одного, да? — сказал он сквозь слёзы.
— Ты неожиданно, — сказал я. — А так хоть Женька, хоть я на бокс и на борьбу запросто из тебя котлету сделаем.
Из-за угла вышла Люська с пакетами.
— Вы чего к Сене пристали? — взвизгнула она. — Не стыдно?
— Не твоё дело! Поняла? — огрызнулся Женька.
— Я вон дяденьку позову, — сказала Люська и показала на мужчину, который шёл по другой стороне улицы.
Положение было не из приятных. Двоим драться против одного — это нечестно. Особенно если противник — твой одноклассник. И вообще отнимать у человека самую дорогую для него вещь очень некрасиво. Да и Шульберт, вдруг он правда для раненых бойцов на скрипке играл? Но отступать было поздно. Мне казалось, что если я проявлю нерешительность, то потеряю весь авторитет командира фронтового отделения.
— Надо один на один, — сказал я после раздумья и посмотрел на Женьку.
Женька отвернулся и стал насвистывать. Мы стояли на тротуаре. Вдоль тротуара росли липы. Листья с них опали, и было видно, как по серым сучкам прыгают воробьи.
— Соловьи,, — сказал Женька.
— Ты чего? — спросил я.
— He стыдно? — сказала Люська. — А ещё командир фронтового отделения...
Подошла женщина.
— Вы что это безобразничаете? — Она подозрительно посмотрела на нас.
— Они дерутся, — сказала Люська. — Двое против одного.
— Как не стыдно? — Женщина покачала головой и добавила: — Такое время, а они хулиганят ещё...
Я перестал держать Шульберта. Женька тоже. Шульберт только этого и ждал — как прыгнет к своей скрипке, а потом наутёк. Я обрадовался этому, потому что сам не знал, как поступить дальше. Женька побежал за Шульбертом не по-настоящему, а просто так, для виду, и вскоре совсем отстал от него.
Унылые возвращались мы с Женькой домой. Больше молчали. Зато Люська тараторила, как сорока. Всё про Сеню, как он на скрипочке хорошо играет. От её слов у меня аж голова вспухла.
— А на барабане Сенька умеет? — спросил Женька.
— Он всё умеет, — сказала Люська. — Только какая же это музыка на барабане? А Сеня, как артист, — на скрипке играет...
— Ничего ты не знаешь сама, — сказал я. — Влопалась в Сеньку, так и молчи.
Люська надулась — назвала меня дураком и ещё обещала матери моей пожаловаться.
Мать у меня ужасно любит непонятную музыку. Раз по радио концерт передавали симфонический, папка с мамкой у приёмника пристроились. Галка тоже сидит и слушает, как большая. Я уроки сделал и решил песню спеть — про моряков. Начал совсем как Утёсов: «Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали. Товарищ, мы едем далёко...» Дальше шли очень сильные слова — «Подальше от грешной земли...» Но спеть их как полагается мне не дали.
— Ты мешаешь! — с раздражением сказала мама. Если не хочешь слушать — иди в детскую и сиди тихо.
Я громкость убавил, но петь продолжал. Не мог же я сразу замолчать из-за какой-то симфонии.
— Володя! — строго сказал отец.
Я кончил петь и стал насвистывать «Трёх танкистов».
— Ну что за ребёнок?! — воскликнула мамка.
— Сейчас же прекрати этот дурацкий свист! — Папин голос не предвещал ничего доброго.
Я угроз не люблю. Другой раз знаю, что попадёт, а сдержать себя не могу: как начнут пугать, обязательно сделаю наперекор. «Немножко постучу и уйду», — решил я. Взял молоток и всего два раза ударил им по полу. Папка как вскочит с кресла. И ко мне...
С тех пор я не переваривал симфоническую музыку. Как заиграет по радио скрипка, мне сразу неловко делается...
— ... Продукты мы разделим на всех — по пол-нормы на каждую карточку. Ладно? — сказал я, когда мы подошли к дому. — А завтра получим остальное.
Ни завтра, ни послезавтра мы ничего не получили. Десятидневка кончилась. Просроченные талоны магазин не отоваривал. Говорили, что в Ленинграде продовольственные запасы совсем на исходе, а подвоза нет.