И мы опять смеемся.
— «По дому тихо кто-то бродит, и в занавеске, как сверчок, пылает Пушкина зрачок», Маша дальше читает студенческую поэму.
— Когда же вы, Маша, делаетесь Натальей Николаевной?
— Когда надеваю придворное платье. «Будь молода, потому что ты молода, и царствуй, потому что ты прекрасна!» Помните? Пушкин — Наталье Николаевне. Надеваю придворные драгоценности. Прическу тоже делаю придворную. Я живу во флигеле, во дворе. Все у меня придворное.
— И выезжаете на бал!
— Придворный. — Маша смеется.
Еще если учесть, что Машиного мужа зовут Александром, а сына Сашей, как и старшего сына Пушкиных…
Поздний час. Луна и ночь. Уснувший город. Студент Михаил Лермонтов в своей комнате в доме на Молчановке. В этот поздний час он учился побеждать страданье, потому что «сердца лучшая струна оборвалась». На полу — разорванные листы черновиков, шершавые от присыпанного песка. Взяв новый чистый лист, он написал: «…ты со мною не умрешь: моя любовь тебя отдаст бессмертной жизни вновь; с моим названьем станут повторять твое…»
Этот лист он не разорвал.
Так и случилось: его даже такая короткая любовь сделала Наталью Федоровну Иванову, ее имя бессмертным, хотя Дева чудная стала впоследствии м-м Обресковой.
У Обресковых появятся дети, и среди них — дочь Наташа. Она выйдет замуж, и у нее родится дочь… Наташа — Наталья Сергеевна Маклакова, с которой и встретился наш современник Ираклий Андроников на Зубовском бульваре в доме № 12, квартира 1. Вход со двора, несколько ступенек и дверь.
И каждая из Наташ из семьи Обресковых будет знать о некогда существовавшей любви поэта к Н. Ф. И. и будет где-то в глубине души сочувствовать Лермонтову.
— Их можно понять, — скажет Вика.
Я с Викой соглашаюсь.
У Натальи Ивановой хранились стихи Лермонтова, письма, пока их не уничтожил Обресков. Хранился экземпляр пьесы «Странный человек», в которой поэт рассказал о себе и о Наташе и специально для нее переписал экземпляр. У пьесы есть предпослание: «Лица, изображенные мною, все взяты с природы, и я желал бы, чтоб они были узнаны, тогда раскаяние, верно, посетит души тех людей…»
«Обрескова Наталия Федоровна. Умерла 20 января 1875 года, на шестьдесят втором году от рождения. Погребена на Ваганьковом кладбище».
На Молчановке, в Кабинете поэта, стоит бюро красного дерева. Некоторые полагают, что бюро из семьи Ивановой-Обресковой. Приобретено было для музея. Может быть, когда-то стояло и в Никольском-Тимонино, где жила Н. Ф. И. и куда «верхом на серой, борзой лошади — и мчался вдоль берега крутого Клязьмы» Мишель Лермонтов.
Считается: Лермонтов не рисовал Наталью Иванову. Исследователь творчества Лермонтова, художник-график Людмила Николаевна Шаталова настаивает: рисовал.
Появляется Людмила Николаевна у нас в квартире в большом бархатном «рембрандтовском» берете, всегда с неподъемной сумкой, нагруженной книгами по Лермонтову, записями, эскизами и рисунками к Лермонтову, к его биографии, которую она вот уже семь лет прочитывает, разгадывает, сопоставляя его рисунки и стихи; соединяя их воедино, в УТАЕННЫЙ — как Людмила Николаевна называет — ДНЕВНИК. Вот одна из ее догадок.
Первое изображение клязьминской Наташи Людмила Николаевна обнаружила на рукописи драмы «Люди и страсти». В посвящении были какие-то инициалы. Позже Лермонтов их густо зачеркнул. На том же листе находился рисунок портрет девушки. Шаталова сравнила портрет Ивановой (Бинемана) с этим, лермонтовским. Убедилась — Наталья Иванова.
— Она на меня смотрела из глубины столетия!
Я держу на коленях альбом рисунков Лермонтова. Внимательно, как просила Людмила Николаевна, гляжу в луну на рисунок «Молодая женщина и старуха». Передаю лупу Вике.
— Наталья Иванова и Лермонтов. Себя он изобразил старухой. Он любил мистификации, — комментирует Людмила Николаевна. — И вы не все увидели — рисунок подписан лично поэтом.
Вновь лупа направлена на рисунок. С помощью Людмилы Николаевны мы прочитываем на одежде старухи внизу на накидке крупную и довольно четкую цифру «1830» и монограммы, запрятанные в штрихи, «МЛ» и «ИНФ». «МЛ» — в складках чепца старухи, «ИНФ» — между старухой и изображением девушки. Потом мы переходим к рисункам Пушкина, к так называемой «Арзрумской тетради». В своих работах по Пушкину Шаталова доказывает, что Пушкин изображал Наталью Николаевну в набросках в Болдине в 1830 году, как, например, к повести «Барышня-крестьянка». Иногда тоже помечал тайными вензелями.