— Ты знаешь, у меня такое ощущение, что его ни разу в жизни досыта не кормили, — поделилась она своими наблюдениями.
— Так в чем же дело? Накорми, — невозмутимо отозвался Витёк.
— А я что, по-твоему, делаю?
Витёк удивленно посмотрел на хозяйку.
— Со мной разговариваешь. Да он вообще-то на дистрофана не похож. Паренек крепкий.
— А ты видел, какая у него одежонка?
— Бомжовская, — сразу же согласился Витёк. Так оно и было.
— Завтра же куплю ему все новое.
— А что это на тебя приступ благотворительности напал?
Танюха внимательно посмотрела в пьяненькие Витьковы глазенки и внятно отчеканила:
— Когда я увидела, как у него затряслись руки… то почувствовала себя последней свиньей.
— Да, жаль, что ты одна такая совестливая, — с ноткой иронии заметил Витёк.
За что Танюха любила Витька, кроме прочих положительных качеств, он еще и пил не пьянея. Даже после семисотграммовой бутылки водки глазки мутнели, рожица глупела, но он абсолютно реально воспринимал окружающий мир и адекватно реагировал на все события.
Когда Танюха вернулась на кухню, Тёмка уже поел. Он сидел, сложа руки на коленях, и выглядел вполне умиротворенно, улыбался и довольно щурился. Заслышав поступь хозяйки, он встрепенулся:
— А где моя чайка?
— Не волнуйся, чайка твоя, как я и обещала, в ветлечебнице. За сто баксов доктор промоет ей каждое перышко, а завтра утром мы ее заберем и выпустим. Кушать еще что-нибудь будешь?
— Нет, — чистосердечно признался мальчик.
— Тогда будем пить чай. Вот мед. Алтайский. От диких пчел. А вот и сам чай, — Танюха придвинула мальчику удивительно красивую, тонкой росписи, чашку.
— Какие у вас красивые чашки, — восхищенно заметил мальчик. — Я ни у кого таких не видел.
Он сидел неподвижно и с некоторой опаской смотрел на чашку, словно она была ядовитой американской жабой.
— А что же ты не пьешь?
— А вы не могли бы налить мне в стакан или в чашку попроще?
— Это всего лишь посуда, — вздохнула Танюха, — пей и ни о чем не думай. Вещи созданы для служения человеку, а не иначе.
Она с интересом посмотрела на мальчика и уже протянула руку, чтобы взять его за розовую мочку уха, но вовремя остановилась, и ладонь легла на плечо.
— Пей чай с медом, и пойдем смотреть кино. Витёк обещал какую-то интересную комедию.
Пока она мыла посуду, Тёмка допил чай, осторожно отодвинул дорогую чашку подальше от края и тихо сказал:
— Спасибо, я — все.
— Я — тоже, — Танюха не сдержала улыбки. — Идем.
Они уселись на диван. Большой, глубокий, мягкий, с полдюжиной красивых думочек. Витёк сидел особняком в кресле, поставив перед собой журнальный столик с выпивкой и закуской.
— Сегодня, ребята, у нас премьера года, вернее — века, или даже — тысячелетия. Старая добрая французская кинокомедия «Четыре мушкетера». В главной роли комедийная группа «Шарло». Эксклюзив. Прямая доставка из Парижа. Такого вы не увидите нигде, — дурашливо провозгласил Витёк, нажимая кнопку пульта. Танюха забралась на диван с ногами, укрыла халатом колени и уже приготовилась насладиться искрометным юмором, как взгляд ее упал на окно. За ним было темно.
— Подождите, — вдруг спохватилась она, — а твоя мама не будет переживать, если ты заночуешь у нас? Может, ей позвонить?
К ее вопросу Тёмка отнесся удивительно равнодушно.
— Не будет, — сурово ответил он.
— А папа?
— Тоже не будет. Им не до меня.
— Почему ты так думаешь? — насторожилась Танюха.
— Бате в понедельник пенсию принесли, и теперь, пока не кончится, пить будут.
— Твой папа уже пенсионер?
— Допился он. Ноги отнялись. Группу дали. Сам он за водкой ходить не может, а мне еще не дают. Так что мать ходит и пьет вместе с ним. А когда напьются, то ругать меня начинают, воспитывать. Говорят, что я паразит и дармоед, и что я их объедаю. Так что я целыми неделями у Василича живу. Он, правда, сейчас в Сызрань к брату уехал, но я пока у Серого перекантуюсь. Они хоть сами на полу спят, но меня всегда пускают.
Танюха заметно погрустнела, а Витёк произнес многозначительное: «Да-а-а» и налил себе полный стакан водки.