— А ну братцы, тащи воеводу на правеж!
Казаки подхватились с подвод и ринулись вслед за Афанасием, однако все их усилия пошли прахом, когда они вломились в комнаты воеводы того там уже не было — сбежал через вторые двери. Дьяка тоже не обнаружили, тот раньше своего начальника обеспокоился своей безопасностью. А вот подьячий не успел, за что и поплатился парой выбитых зубов:
— А ну, веди в амбар, если жизнь дорога.
В результате полной очистки амбара, казакам удалось загрузить лишь три подводы из двадцати двух и чтобы их действие не расценили как грабеж, заставили приказчика все забранное записать в амбарные книги как выдачу хлеба в счет задолженности. На этом стихийные действия не закончились, казаки толпой двинулись искать воеводу, потому как полученное не могло даже в малой степени удовлетворить служивых. Однако сибирский правитель вдруг вспомнил о каком-то срочном, важном деле и отбыл в неизвестном направлении, так и пришлось казакам отправиться назад пустым обозом.
— Все, казаки, — озвучил на привале решение старший обоза, — пора отправлять в Тобольск гонца, а заодно челобитную в Москву писать. А не будет ответа, Афанасия на воротах весить, хватит, попили казацкой кровушки.
— Погодь, Тимофей, — возразил старый казак, — то, что ты по воеводе предлагаешь — бунт, нельзя воеводу жизни лишать.
— А нас по миру пускать можно? — Подвысил голос служивый.
— Тоже нельзя, — согласился старый, — тут всем миром думать надо, а не то горячие головы быстро полетят. Вот гонец из Тобольска вернется, тогда и думать надо будет. А вообще казаки, здесь не только в воеводе дело.
— Как это не в воеводе? — Встрял еще один служивый, — он наши денежки на себя извел.
— Извел? — Снова согласился станичник, — только сами вспомните, когда мы последний раз замирять ходили?
— Эк ты куда повернул, так ведь потому и не бузят, что казаков боятся.
— Вот и я про это, а говорю затем, что пора на землю казакам садиться, теперь походов больших не будет, надобность в казаках небольшая. Так, больше для пугала.
Последние слова вызвали недовольное ворчание служивых:
— А если монголы, да буряты как в восемьдесят шестом году? Чего тогда воевода делать будет?
— А вот если монголы, да буряты…, — старый казак хитро улыбнулся, — тогда да, тогда о нас сразу вспомнят.
— Ага, — вскинулся старший, и тоже сделал хитрое лицо, — а ведь видели мы как-то монгольский отряд, только догнать не смогли, лошади-то больные, почитай всю прошлую зиму без овса.
— Вот и я о том, — уже откровенно заржал старый, — как бы они на караван не напали.
Митрофан наблюдал за бузой служивых со стороны и хвалил себя за предусмотрительность. Он когда еще только казаки показались на дороге, быстренько покинул приказную избу, потому как знал, чем это дело закончится: Афанасий это не Гагарин, тот все-таки из боярского рода и без своей своры нигде не появлялся, а этот… Тьфу, ты, прости Господи, еще не раз через свою безмерную жадность и зазнайство пострадает. Дьяк подождал, когда последняя подвода затеряется на улочках слободы и отправился в церковь к отцу Игнатию — пришла пора стелить соломку, казаки показали, что падение может быть очень жестким.
Служитель принял Митрофана хоть и не ласково, но видимого неудовольствия не продемонстрировал, уже прогресс. Дьяк отчитался о визите казаков и предупредил Игнатия о том, чем это в будущем может быть чревато:
— В нынешнюю зиму казаки не только без денег входят, но и прочего им ничего не выдали, а если их сильно припечет, то грабить зимние караваны пойдут, — вещал Митрофан, — а уж простой люд резать без счету начнут.
При этих словах дьяка служитель потемнел лицом, он прекрасно знал, что будет происходить по селам, когда вольница выплеснется в походы по своей земле.
— Ты вот что, Митрофан, — остановил дьяка Игнатий, — про то молчи, нечего людей зря будоражить. Отпишусь я Тобольск по своей почте, а чтобы это не замолчали, как это у нас делается, в Москву тоже весть переправлю — даст Бог, найдем припасов на иркутских казаков. Вот с забайкальскими ничего не получится, в Нерчинске бунт зреет. Воеводе ничего не говори, если узнает, последнее утащит.
— Так и тащить-то уже нечего, намедни он приказал купцов к нему слать, стращать их будет, деньги силой имать.
— Вот до чего опустился, — перекрестился служитель, — совсем Бога не боится. Ладно, иди пока, не ровен час, спохватится тебя воевода, а нам пока этого не надобно.