Закончил я сказку, завязывая последний узелок.
Народ загомонил, мужики хитро посматривали друг на друга, улыбались и подмигивали, кивая на жен, а женщины в свою очередь тоже бросали им едкие реплики. Лучше всех настроение от сказки высказала жена старшего сына Голени:
— Бабка не от большого ума в царицы полезла, но от новой избы и корыта мне плохо бы не стало.
— Так ведь жадность человеческая пределов не имеет, — вздохнул я в ответ, — трудно понять, когда надо остановиться.
В завязавший спор о прелестях коммунистического будущего с золотой рыбкой я не ввязывался, знаю, чем это кончается. Кстати, вот и тема для следующей сказки, будем адаптировать «По щучьему велению, по моему хотению», только сюжет сильно изменим — не будет Ивану счастья, пока сам не начнет делом его зарабатывать.
В этот момент в землянку ворвался Фома:
— Мужики, там казаки, цельное войско на дощаниках к кремлю идут. Слышал, с воеводы припас требовать будут.
Ага, слышал я про смутные времена, про восстание забайкальских казаков, только не помнил в каком году это произошло, получается в 1696. А потом вроде еще на Иркутск буряты летом нападут, а казаки их в слободу не пустят, так и будут кремль осаждать.
А что нам известно о восстании забайкальцев? А то, что времена были действительно смутные и казаки, уходя от Иркутска лояльностью к местному населению не прониклись, грабили почем зря. Может быть воеводу местные казаки защищать и не будут, но посад и слободу разорять не позволят, а вот тем селам, которые на пути вольницы окажутся завидовать не придется. Пойду-ка я покручусь среди забайкальских, послушаю, о чем народ кричит, тут важно руку на пульсе держать
Первые цветочки (Бунт)
После полудня слободу облетела новость, забайкальские пожаловали к воеводе требовать жалование, доигрался Савелов.
Казаки сразу собрались на сход чтобы решить — оказывать поддержку забайкальским или постоять в стороне, потому как призывы прибывших на дощаниках казаков иначе как подстрекательством к бунту не назовешь.
— Правильно забайкальские говорят, — разорялся долговязый казак, имеющий сродственников среди бунтующих, — совсем обнаглел воевода, пора с ним по-нашему разобраться.
— А «по-нашему» это как? — тут же встрял Брага.
— Петлю на шею, да на ворота, — рванул армяк выступающий.
— Это, что же, — прищурился старшИна, — человека царем назначенного без суда казнить? Так, то бунт против власти.
— Сколько можно челобитных писать? Толку все одно нет. Так что за шею оно вернее будет.
— Казаки, — взял слово Брага, хитро улыбаясь, — я тут вот слушаю этого человека и ничего понять не могу. Вроде бы и говорит чего, и даже слова какие глаголет, а понять никак не получается. Вот вы мне поясните, о чем он сейчас нам сказать хочет? Ежели он против власти чего удумал, то должны мы его на правеж в приказ, а коли он байки кажет, то пусть его.
— Точно, — загалдели вокруг люди, посмеиваясь, — никак не разберешь, чего он сказать хочет. То ли ворота с помощью веревки открыть, то ли шею почесать.
Поняв, что казаки не желают вести крамольные речи в круге, долговязый казак отступился, но тут же вышел другой:
— Подумайте о себе, казаки, много ли вам Савелов нынче платил? В этот год он вам вообще ничего платить не будет, по миру пойдете. А так пойдем всем обществом, побоится на пути встать, всё что положено отдаст.
— Так нечего у него там брать, — крикнули из круга, — давно все либо к братским ушло, либо к красноярским. Теперь красноярские тут всем верховодят, у себя всех ясачных повывели и к нам полезли.
— О том и говорим, братцы. Пора воеводе ответ держать.
— Не о том кричишь, — снова встрял Брага, — дошли до нас слухи, что де Антошка Бельский многих с собой поневоле в письменные крепости взял, а еще он хвалился иркутских побить. Что об этом нам скажешь?